Жестокие игры

– Поверьте, если сюда ворвется какой-нибудь безумец и хладнокровно пристрелит меня, я буду ему за это даже благодарен.

Помощник шерифа рассмеялся и ушел по коридору. Джек снова лег и закрыл глаза руками.

– Джек…

Это сон, это просто не может быть правдой! По ту сторону решетки стояла Эдди. Настолько близко, что к ней можно было прикоснуться.

Джек молча просунул сквозь стальную решетку руки и изо всех сил прижал ее к себе. Ее лицо прилипло к холодному металлу, губы встретились с его губами. Она так старалась прижаться к Джеку покрепче, что на ее скулах и подбородке появились красные отпечатки – своеобразная решетка.

Он обхватил ее лицо руками и прижался лбом к ее лбу.

– Не думал, что снова увижу тебя, – признался он.

– Я подкупила надзирателя куском шоколадного пирога с кремом, – ответила Эдди. – На пять минут.

Он поцеловал ее в брови.

– Представляешь, что бы он сделал за полноценный обед?

Джек чуть отодвинул ее в сторону, когда она попыталась уткнуться в решетку, и провел рукой по ее лицу, по переносице, легко, словно бабочка, дотронулся до ее ресниц, едва-едва, словно шепот, коснулся ее губ – снова и снова.

– Что ты делаешь?

Он погладил ее брови, выдающийся участок на линии роста волос, «вдовий мыс».

– Беру тебя с собой, – ответил Джек.

В это мгновение на него снизошло умиротворение. Он не станет таким, как остальные заключенные окружной тюрьмы! Никогда не станет, потому что ему открылась истинная красота, которую он вобрал в себя. Всю оставшуюся жизнь он будет нести в себе эту красоту, обжигающую, как сокровенная тайна, и хранить ее так же ревностно, как тайну.

– Я тебя никогда не забуду, Эдди Пибоди, – негромко сказал Джек и снова прильнул к ее губам.

Он почувствовал вкус печали. Она проглотила его горе, как семя, и вдохнула в него надежду.

– И не нужно. Я буду ждать тебя, – пообещала она.

Эдди, не выпуская руку Джека, при звуке шагов помощника шерифа отпрянулают решетки.

– Простите, что прерываю свидание, – сказал помощник, – но вам пора.

– Я понимаю… – ответила Эдди.

Ком стоял у нее в горле.

– Не вам, мадам. – Помощник шерифа повернулся к Джеку. – Уже вынесли вердикт.

Кто-то из присяжных смотрел на него, кто-то нет.

– Это нормально, – заверил его Джордан. – Это еще ничего не означает.

– Мистер Формен, – обратилась к старшине присяжных судья Джастис, – присяжные вынесли вердикт?

За плечом Джека щелкали фотоаппараты, а он изо всех сил старался унять дрожь в коленях. Если его запечатлевают для грядущих поколений, он хочет быть уверенным, что может самостоятельно стоять на ногах.

– Да, Ваша честь, – ответил старшина.

– Подсудимый, встаньте!

Джордан взял Джека под руку и поставил на ноги. На подгибающихся ногах Джеку все же удалось стоять прямо.

– Мистер Формен, вы признаете, что подсудимый виновен в совершении изнасилования?

Джек взглянул на каменные лица присяжных. Старшина посмотрел в бумагу, которую держал в руках. И спустя тысячу лет прочел:

– Не виновен!

Гневный возглас Амоса Дункана заглушили радостные крики за спиной Джека. Селена Дамаскус перепрыгнула через заграждение и бросилась обнимать Джордана. А потом в объятиях Джека оказалась Эдди, и Джордан пожимал ему руку, уверяя, что всегда знал, что исход суда будет именно таким.

Перед его глазами плыл туман: какие-то лица, присяжные заседатели, объективы камер…

– Подсудимый освобождается из-под стражи! – перекрывая суету, прогремел голос судьи, и эти слова – единственное, что врезалось Джеку в сознание, покрывая и шум, и радость, и удивление. «Освобождается!» Он может идти домой. Может кричать о своей невиновности прямо посреди городского парка. Может ухватить нить своей жизни и посмотреть, как она будет плестись дальше.

На лице Джека играла улыбка. Он обернулся… и оказался лицом к лицу с жителями Сейлем-Фоллз, у которых появилось еще больше причин его ненавидеть.

Амос Дункан готов порвать прокурора на куски.

– Вы уверяли, что он сядет на долгие годы! – прорычал он. – А теперь мне придется смотреть, как этот негодяй разгуливает по улицам города, где живу я и моя дочь?

Мэтт чувствовал себя отвратительно и без упреков Дункана. Когда проигрываешь дело, чувствуешь досаду. А когда проигрываешь на сто процентов выигрышное дело – полное опустошение.

– Что я могу сказать… – покорно произнес Мэтт. – Амос, Джиллиан, мне очень жаль.

Он принялся собирать документы и записи, запихивая их как попало в портфель.

– Пусть это останется на вашей совести, Гулиган! – бросил Дункан. – Надеюсь, вы не сможете спать по ночам, зная, что он разгуливает на свободе.

В отличие от беснующегося отца Джиллиан говорила спокойно и твердо:

– Вы же уверяли, что победа у нас в кармане.

Мэтт взглянул на девочку, на Амоса Дункана. Потом вспомнил заключительную речь Макфи, наличие атропина в крови Джиллиан, показания Кэтрин Марш, которая под присягой призналась, что боялась отцовского гнева.

– Ни в чем нельзя быть уверенным, – пробормотал он и пошел по проходу, направляясь домой.