Жестокие игры

Чувство, что лизнула яйца остреньким язычком — так они поджались, а ствол завибрировал. Никогда еще так не хотел девушку, никогда еще не мастурбировал для неё, заставляя сглатывать, краснеть от смущения и дрожать… не знал от чего, но ее просто продергивало крупной дрожью.

— Пе-перестань, пожалуйста… — попросила неуверенно и очень тихо, заворожённо смотря, как я проводил пальцами по напряжённым венам, поглаживая крупный и твердый, словно кусок сталепроката, член, от самого основания до уздечки, обводил ее пальцем.

— Нет, мелкая, — покачал я головой, сдерживая ухмылку, — всё, баста, карапузики, кончились танцы. Переходим к производственной гимнастике.

Уничтожил выделенный ей на передышку шаг и дёрнул застёжку на платье, обрывая пуговицы и обнажая грудь в лифчике, тонкая непрозрачная ткань которого откровенно обрисовывала отвердевший сосок.

— Что ты делаешь?! — дёрнулась Марина, пытаясь запахнуться.

Но я не дал. Откинул её руку, наплевав на возмущённый взгляд, и, обхватив пигалицу за талию, прижал к себе, наклоняясь, заставляя ее выгнуться в моих руках и держаться за плечи. Я лишил ее твёрдой опоры и склонился к груди, чуть развернул мелкую и откинул на свой локоть, будто в танце. Зубами подцепил лифчик и задрал его, обнажая классные сиськи. Наслаждался шикарным видом ровно три удара сердца и присосался к розово-персиковому нежному соску. Лизал, сосал, хватал и сжимал губами, второй рукой надрачивая член уже быстрее, чувствую горячую волну, растекавшуюся по его венам. Предвестники первого с Маринкой оргазма пульсировали на влажной головке, я стонал от наслаждения нежнейшей, как взбитые сливки, плоти во рту.

— Блядь, Марин, ты… ты просто воздушный зефир… — проныл, изнемогая от выворачивающего жилы желания вылизать ее щелку, ведь там она должна быть еще нежнее, еще чувствительнее, еще слаще…

Чёрт, я хотел попробовать. Немедленно. Если не сделаю это сейчас — не узнаю покоя, буду метаться в агонии дни и ночи и просто спячу.

Выпрямил девчонку и прижал всем телом к стене, коленом заставляя ее раздвинуть ножки и запуская руку ей в трусики.

Она вывернулась и рванулась. Я психанул. Схватил пигалицу за горло под подбородком, задрал его, заставив запрокинуть голову и смотреть мне в глаза. Дерзкий вызов в ее собственных меня продрал по позвоночнику остренькими коготками и крепко схватил за яйца. Её пухлые губёшки едва заметно кривились в нагловатой усмешке, и я просто не смог не слизать эту смелую насмешку языком.

Провел им по пухлым мягким губам первокурсницы, зажмурившись от наслаждения, а она снова дернулась.

— Замри! — рыкнул на нее. — Не отпущу, пока не кончу, поняла?! — Она моргнула испуганно. О нет, мелкая! Не нужно меня бояться!.. Я сам себя сейчас боюсь… — Мы немножко побалуемся, тебе понравится, Маришка. Просто не сопротивляйся, я не хочу продырявить тебя прямо тут… Хотя вру — очень хочу, — прошептал проникновенно в её губы, касаясь их и смешивая наше дыхание. Ее — просто головокружительный абсент. — Выебать тебя, чтобы знала, чья ты… — задрал ее платьице, продрал пальцем тонкий капрон колготок и отодвинул в сторону ластовицу трусиков…

Влажных, блядь, трусиков!

Она меня хочет! Прямо сейчас хочет!

Эта мысль вынесла мозг пулей навылет. Я присел перед первокурсницей на корточки, разодрал капрон напрочь, отвел одну ножку в сторону, согнув коленку. Она уперлась ладошками мне в плечи и попыталась снова оттолкнуть, заливаясь краской, как те розы в темноте.

— Помнишь, как ты стонала мое имя, когда ласкала свою дырочку вибратором? — спросил и сунул в рот палец, наблюдая, как еще ярче вспыхнули ее щеки, просто опасно ярко, что показалось, иссушат тонкую кожу изнутри, и она даст трещины, выпуская лаву смущения на поверхность. — Да, Мариш, я вылижу тебя лучше, суну свой длинный язык в твою щелку и трахну им. Давай скажи, что не хочешь этого! Скажи, и я оставлю тебя в покое. Клянусь. Я просто засуну свой огромный член в штаны, повернусь и уйду! — напирал на нее, влажным пальцем оглаживая вход во влагалище, растягивая его.

Мокрый, блядь, вход в тело, которое я хочу трахнуть до звездочек в глазах!

Она закусила нижнюю губу и что-то промычала, зажмурившись, кажется, ее ресницы тоже намокли от слез. И вряд ли это были слезы обиды или возмущения.

Я провел языком от дырочки до клитора, собирая на язык ее настоящий вкус. Размазал его по своим губам, облизав их и млея от невероятной нежности ее промежности. Она пахла слаще роз, красиво покрывалась росой желания под моим жадным взглядом, сочилась ожиданием, пульсировала и трепетала, как крылышки колибри, в ожидании моего языка.

— Да-а, девочка! Ты просто краш[1]! — растирал пальцем набухший клитор и смотрел ей в глаза. — Так что ты скажешь? Мне прекратить и уйти?

Она запрокинула голову, не решаясь впервые в своей жизни признаться в своих настоящих желаниях. А я лизал твёрдую бусину, собирал ртом набухшую плоть, таранил ее пошлыми движениями языка узкое отверстие.