Жестокие игры

— Меня беспокоит, что на это может наткнуться Алинка — она типа моя девушка, — ухмыльнулся, слегка затягивая шнурок на поясе джоггеров. — Не люблю женские истери…

Упустил момент, когда к моему лицу припечаталась пиздец какая хлесткая и болючая пощечина.

— Урод! Да чтоб ты… Да пошёл ты! — закричала на меня пигалица, со всей дури ударила снова и с размаху пихнула всем телом, как в стену с разбегу врезалась, откидывая меня со своей дороги неожиданно мощным напором, плюнула в лицо и побежала вниз по лестнице.

Уголок губы саднило, провел по нему пальцем и криво усмехнулся — вот и наша первая кровь, ни хера не кровь девственницы.

— Твою. Мать… — с чувством, с толком, с расстановкой выругался, когда раздался громкий хлопок дверью внизу. — Ну ты и муда-ак!

Урод! Да чтоб ты!..

Меня словно из шкуры вытряхнули и в кипяток сунули. Только вряд ли я оттуда красавцем вынырну. Мой конек-горбунок, оказывается, мразь еще та…

Я спустился вниз, вышел на улицу и закурил. Меня нервно потряхивало, по сердцу словно бичом с протяжкой лупило, от души так, до кроваво-рваных полос. Оглушило от пиздеца, который сейчас случился.

Но бесполезно бороться с самим собой. Я не мог набить морду своему телу, не мог засунуть в игнор часть своего мозга, не мог… Ни хера я не мог, как бы сильно ни хотелось.

Проглотил последнюю каплю никотина, раздавил пяткой окурок и вернулся в подъезд. Нажал на кнопку звонка квартиры Маринки. Снаружи спокоен, а внутри… Живого места не осталось от того, как бичевал себя. А кого еще? Он — тоже я.

Спустя минуту услышал, как открылась дверь, и я накрыл пальцем глазок.

— Кто? — тихо и безжизненно прозвучал голос девчонки.

Она не плакала. И от этого стало вообще невмоготу. Лучше бы у нее была истерика. Перевернулся на полотне двери и ударился в нее затылком.

— Марин…

— Уходи, — перебила тихо и твердо.

— …прости.

Она не хотела слушать меня и слышать. Что я мог? Кричать на весь подъезд? Что во мне живет дебил? Здравствуй, Юрьич, я вернулся — ага.

Кровь свернулась хлопьями, ребра будто капканом перешибло. Дышал через раз, потому что каждый вдох — боль.

А ей каково?

Сейчас я был рад, что не засадил ей весь член. Слабое утешение, но, может, у меня остался хоть призрачный шанс?

* * *

 — Ну хорошо, Виталий Семенович, сделаете послезавтра МРТ, — подписал бланк Вадим Юрьевич, — но вы сами видели запись гипнотического сеанса — у вас нет тройника. Ваш альтер эго его тоже не чувствует, а, как известно, «помощники» о существовании друг друга знают и конкурируют за «микрофон».

— Но вы сами говорите, что раздвоение личности в психиатрической и психологической науке достаточно новый феномен и к тому же малоизученный. Что если у меня пачка до́ппельге́нгеров? Я иногда смотрю на человека и сомневаюсь, что он существует, — мой голос выцвел в конце фразы, а по позвоночнику потек холодный пот.

Док перестал писать и посмотрел на меня поверх очков долгим взглядом, вздохнул тяжело, выпрямился в кресле, сложив руки на столе как примерный школьник.

— А в мое существование вы верите, молодой человек?

Вопрос не был праздным или саркастическим. Ему на самом деле нужно было это знать. И мне тоже.

— Верю… — сказал после трехсекундной паузы, а потом явно его перебил — врач открыл рот, чтобы что-то сказать, когда я ломанул психику себе и ему: — Но Егор-то тоже существует. У этого метросексуала, вон, полшкафа брендовой одеждой забито и полстеллажа книгами, к которым я никогда в здравом уме не подойду.

Психиатр закрыл рот и уронил лоб в свою ладонь, посидел так недолго и загрузил мой мозг по полной программе…

…Вышел я от него спустя полтора часа, снова поздно. Привычка встречаться с доком, когда нормальные люди спят, плотно вошла в мою жизнь. Он, кажется, тоже уже привык. Но главное дело он сделал: я больше не чувствовал себя Билли Миллиганом[2], хотя, хоть убей меня, утренний диссонанс ощущений тела, восприятия окружающей действительности и даже для Егора слишком жесткий контроль эмоций до сих пор вызывал мороз по коже.

Мой двойник развивается как отдельная личность и за много лет уже вышел из узкоспециализированных обязанностей заслонять мое основное эго в триггерных ситуациях, но порой у него отсутствует критичность к своим действиям. Увы, добавить его в «черный список» я не мог. Он меня тоже. И этой опции к комплекту мне иногда до зубовного скрежета не хватало.

Егор гиперболизировался, хотя оставался моим «живым щитом», научился в некоторых ситуациях контролировать меня и влиять на поступки и мысли. Я уже вырос и окреп, способен сам справляться с ситуациями, но он почему-то все равно считал меня слабым, неспособным что-то изменить, принять верное решение. Он, защищая, подавлял.

Казалось, однажды мы все решили. Расписали на двоих тело, время, обязанности… Я согласился считать его полноценной личностью, которая иногда меня замещает.

Но я дал маху — позволил двойнику испытать чувства. И они у нас проявлялись к разным девушкам. Я сходил с ума по пигалице. Егор встрял в Верхову.

Мрак мозга просто. Ни хера себе диагноз…

У меня голова лопалась от всего этого.