Жестокие игры

— Гром, ты спятил?! — шипела на меня сквозь зубы Оксанка. — А если бы это шла не я?! Да ты бы слышал, как этот скрип на весь коридор с вашими стонами разносился! Совсем одурели? Оба! — она приподнялась на цыпочки и гневно заглянула за мое плечо на Маришку, которую я заслонял собой, давая ей возможность привести себя хоть в какой-то порядок. — Хоть бы в общагу тогда ушли! Быстро привели тут все в порядок! И кабинет проветрите — дышать нечем! — Оксанка стукнула меня в грудь кулаком: — Зайдешь ко мне, герой-любовничек, тебе там прислали кое-что.

Она еще раз гневно взглянула на меня, цокнула языком и закатила глаза в ответ на мою довольную широкую улыбку, и я уже знал, что мама Сан не сердится на самом деле, а просто боится за Маринку.

И да, она подтвердила это, уже уходя, развернувшись на каблучках и выставив указательный палец:

— Черт с тобой, Гром, ей тут еще пять лет учиться и работать, ну что ты за человек?! — всплеснула руками и отвернулась, чтобы уйти.

— Прости, мама Сан, берега попутал. Еще пару раз повторится, и все.

Она аж задохнулась, развернулась с открытым ртом и вытаращенными глазами, и что сказать не нашлась. Хотя нет, нашлась:

— Ты тортиком не отделаешься! Придешь на ужин с Мариной, иначе на порог не пущу, понял?!

— Понял!

Я улыбался, как идиот. Довольный влюбленный идиот, сделавший девочку женщиной. Любил ее сейчас еще больше, скулить готов был у ее ножек, от одного ее скомканного взгляда плыл, как масло на жаре.

У нас и наступила жара. Период животной страсти, когда ничего больше не хочется и ни о чем не думаешь, кроме как целоваться, тискать нежное тело любимой и трахать ее везде и всюду и всяко разно. Да меня от ее оргазмов больше чем от своих пёрло! Как-то даже мачо себя почувствовал.

Запер снова дверь и повернулся к своей пигалице. Она пальцами разбирала взлохмаченные волосы на пряди, приглаживала их и чуть подкручивала. Смущенная, глаза на меня не поднимала, и щеки горели так, что жарко стало и правда нечем дышать.

Обнял ее и голову к своему плечу прижал, баюкал как малышку, и хотел совсем не песенку ей спеть на ночь и не слова утешения сказать, а совсем другое:

— Сейчас я быстренько сгоняю по делу, потом поедем ко мне.

Оторвал ее от себя, лицо ладонями взял и в глаза смотрел. Она ресницы опустила, спрятала взгляд и губу закусила. Такая смешная в этом смущении, будто только что не насаживалась на мой член и не подставляла ласкать свои сиськи. И такая трогательная, потому что ей сейчас от этого стыдно. Любимая. Моя.

— Ты такая классная!.. — выдохну ей в губы и поцеловал так нежно и долго, как только дыхания хватило.

Было такое безмерно приятное чувство, что своим телом окружил ее, что она теперь  моя сердцевина, а я — ее непробиваемая броня, окружившая хрупкий стебелек. До слез трепетно внутри, будто что-то сквозь пласты всего накопленного пробилось, к свету потянулось и теперь распускалось.

Наверное, это весна. Моя личная. Потому что хотелось бежать плевать куда-то и орать во всю глотку песни, смеяться и осыпать эту мелочь в моих руках лепестками яблонь и цветами сирени.

— Маринка… — обнял ее крепко-крепко снова, ткнувшись подбородком в макушку. — А давай поженимся?

* * *

Хорошо, что у нас обоих зазвонили телефоны, а то бы я ответила Витале «да». Он выпустил меня из рук, но продолжал касаться, разговаривая отрывистыми фразами, нахмурившись, серьезно, поправлял мои волосы, водил кончиками пальцев по руке от запястья до локтя, пока я пыталась что-то вразумительное отвечать бабушке. Она собиралась на днях вернуться с дачи.

— …будем генеральную уборку делать, так что планов на выходные не строй! — закончила бабуля, и я пробубнила ей в ответ горькое «ладно».

Виталя уже закончил к этому моменту свою беседу и смотрел на меня, не отрываясь. Я еще прижимала трубку к уху, хотя уже вызов завершился, потому что нужно было тогда что-то отвечать.

А сейчас я уже боялась сказать «да». Потому что тот — другой, не Виталя, но все же  он — сильно меня напугал. И сказать «да» одному значило получить в комплекте и второго.

Но бывший сосед не дал мне долго держать телефон у уха, забрал его и положил на стол. Повернул меня к себе, поднял подбородок и серьезно посмотрел в глаза:

— Я не шучу, — покачала головой, продолжая держать взглядом. — И я не спрашиваю. Мы поженимся. И если ты там что себе надумаешь, то знай — я не боюсь стать отцом...

Я вздрогнула, глаза сами собой расширились.

— …Я тебе спермы полный бак закачал, — придавил сверху беспардонно, и у меня ноги подкосились.

Не то чтобы не мечтала о ребенке — я всегда хотела его только от Витали, но вот прямо сейчас это выбило почву из-под ног. Сразу представила, как прихожу к маме и говорю: «мМама, я беременна». Мне даже про замуж-то сказать дико неудобно и страшно, это ж родители сразу будут знать, что мы с Виталей… Ой-ёй! Я не готова!

Но картинки, как Виталя подкидывает мальчишку, сунувшего кулачок в рот, а потом они вдвоем на карусели, а потом Виталя сидит на полу и читает сыну сказку, а потом…

Все здорово и так натурально, будто это реальные воспоминания, а не фантазия, но…