Жестокие слова

Марк ощетинился, но сел на указанный ему стул. Бовуар кивнул Морену: мол, присоединяйся со своим блокнотом.

— Как видите, я пришел добровольно, — сказал Марк.

— Вижу, — ответил Гамаш.

Марк Жильбер шел на старый железнодорожный вокзал медленно, тщательно обдумывая, что им сказать. Когда он объяснялся с деревьями, камнями и летящими на юг утками, его объяснения звучали вполне убедительно. Теперь он не был так уверен.

— Слушайте, я знаю, это звучит смешно, — начал он с той самой фразы, которую зарекся произносить. Он пытался обращаться к старшему инспектору — не к этому хорьку-заместителю или идиоту-мальчишке с его блокнотом. — Но я просто нашел там тело. Меня замучила бессонница. Я встал и направился в кухню, чтобы приготовить сэндвич. И тут увидел его. Он лежал у передней двери.

Он смотрел на Гамаша, который наблюдал за ним спокойными, заинтересованными карими глазами. Они не обвиняли, даже не выражали недоверия. Старший инспектор просто слушал.

— Было уже, конечно, темно, и я зажег свет и подошел поближе. Я подумал, что какой-то пьянчужка забрел на холм из бистро, увидел наш дом и устроился поудобнее.

Он был прав: эта версия звучала смешно. Но Гамаш ничего не сказал.

— Я хотел позвать на помощь, но не решился расстраивать Доминик или мою мать. И тогда я подошел к нему поближе и увидел его голову.

— И вы поняли, что он убит, — сказал Бовуар, не веря ни слову из объяснений Марка.

— Именно. — Марк благодарно посмотрел на инспектора, но увидел его ироническую ухмылку. Тогда он повернулся к Гамашу. — Я не мог в это поверить.

— Итак, в вашем доме ночью оказывается убитый человек. Разве вы не запираете дверь? — спросил Бовуар.

— Запираем. Но нам много чего привозят, и, поскольку сами мы этой дверью никогда не пользуемся, я полагаю, мы просто забыли.

— И что же вы сделали, месье Жильбер? — спросил Гамаш спокойным, рассудительным голосом.

Марк открыл рот, закрыл его и посмотрел на свои руки. Он поклялся себе, что, когда разговор дойдет до этого, он не будет отводить взгляд в сторону или вниз. Не дрогнет. Но теперь он сделал и то, и другое, и третье.

— Я подумал какое-то время, затем поднял этого человека и потащил его в деревню. В бистро.

Ну наконец-то.

— Зачем? — спросил Гамаш.

— Я собирался вызвать полицию, даже телефон в руке держал. — Он протянул им пустую руку, словно в качестве доказательства. — Но потом я задумался. Задумался обо всей работе, которую мы здесь проделали. И мы уже почти закончили, почти закончили. Мы собираемся открыться через месяц, вы же знаете. А тут я понял, что обо всем этом раззвонят в газетах. Кто захочет останавливаться в гостинице и спа-салоне, если там кого-то убили?

Бовуару не хотелось с этим соглашаться, но он был вынужден. В особенности при таких ценах.

— И вы, значит, подкинули его в бистро? — спросил он. — Почему?

Теперь Жильбер повернулся к нему.

— Потому что я не хотел подсовывать его в чей-то еще дом, чтобы его там нашли. А я знал, что Оливье держит ключ под вазоном у входа. — Он видел их скептические взгляды, но все равно продолжил: — Я отнес мертвеца в деревню, оставил его на полу в бистро и вернулся домой. Потом принес коврик из спа-салона и укрыл им то место, где лежал мертвец. Я знал, что никто не хватится этого коврика, который я принес снизу. Слишком много дел.

— Ситуация для вас очень опасная, — сказал Гамаш, глядя на Марка. — Мы можем предъявить вам обвинение в воспрепятствовании следствию, в надругательстве над телом, во введении полиции в заблуждение.

— В убийстве, — добавил Бовуар.

— Нам необходима вся правда. Почему вы отнесли тело в бистро? Вы могли оставить его в лесу.

Марк вздохнул. Он рассчитывал, что они не будут поднимать этот вопрос.

— Я думал об этом. Но в Трех Соснах в это время много детей на долгий уик-энд, и я не хотел, чтобы кто-нибудь из них наткнулся на него.

— Благородно, — не без иронии сказал Гамаш. — Но вероятность этого была чрезвычайно мала, верно? Как часто ребята играют в лесу близ вашего дома?

— Это случается. Вот вы стали бы рисковать?

— Я бы вызвал полицию.

Старший инспектор сделал паузу, чтобы его последнее предложение произвело надлежащий эффект. Оно лишало Марка Жильбера возможности ссылаться на то, что он руководствовался какими-то высокими материями. Оно разоблачало его. Выставляло человеком, который в лучшем случае совершил что-то бессовестное. А в худшем — убийство.

— Говорите правду, — почти шепотом произнес Гамаш.

— Я отнес тело в бистро, чтобы все думали, будто его убили там. Оливье нам все время палки в колеса вставлял.

— И вы отплатили ему, принеся в бистро убитого? — спросил Бовуар.

Он знал нескольких человек, которым с удовольствием подбросил бы в дом покойника. Но он никогда этого не делал. А этот человек сделал. Что говорило о его ненависти к Оливье. Редкой и удивительной степени ненависти. И о его решимости.

Марк Жильбер посмотрел на свои руки, посмотрел в окно, скользнул взглядом по стенам старого железнодорожного вокзала, и наконец его глаза остановились на крупном человеке, сидящем напротив него.