Жезл маршала. Василевский

Василевский толкнул плечом дверь и шумно вошёл в помещение штаба фронта. У стола над картой размышлял о чём-то начальник штаба генерал Корженевич.

   — Где командующий? — спросил Василевский, снимая шинель.

   — У танкистов, — ответил Корженевич. — Он вам нужен?

   — Нет, Феодосий Константинович. Я буду звонить в Ставку.

Генерал Антонов ответил ему сразу, словно ждал его звонка.

На вопрос, знает ли он о телеграмме Верховного в его адрес, ответил, что писал эту телеграмму под диктовку Сталина.

   — Вы же не прислали ему вовремя донесения о действиях Юго-Западного фронта, вот он и вскипел. Я сказал ему, что, наверное, случилась какая-то заминка, но он и меня отругал. Да, так всё и было, Александр Михайлович. Ничего я не смог сделать! В такие минуты Верховному лучше не возражать... Ну, а как там, на фронте?

   — Бьём немцев, как крыс, а они всё ползут! — Василевский перевёл дух. — Скажи, Алексей, Верховный на месте? Хочу ему позвонить.

   — У себя, но звонить ему не советую.

Но Василевский позвонил. Долго никто не брал трубку. Наконец послышался сердитый голос Сталина:

   — Слушаю вас! Кто это?

«Он не в духе», — отметил Василевский. Все мысли вдруг выскочили у него из головы, и он не знал, как и что говорить. А в трубке клокотал, бился голос вождя:

   — Кто звонит? Почему молчите?

Василевский положил трубку. Он стоял у стола недвижим, в голове путались разные мысли. Дверь резко скрипнула, в штаб вошёл командующий фронтом Малиновский и громко крикнул:

   — Всё пошло как надо, фрицы попятились! — Вдруг он увидел у стола представителя Ставки. Лицо у него было белое, как стена. — Товарищ маршал, что с вами?..

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Герои и фарисеи

Глава первая

Любая круча в юности легка.

Д. Байрон

тояла холодная зима 1939 года.

Кажется, никогда ещё комбриг Василевский не видел начальника Генштаба командарма 1-го ранга Шапошникова таким удручённым, как в этот раз. Вернувшись из Кремля, где на Главном военном совете докладывал план контрудара на случай возникновения военного конфликта с Финляндией, он бросил папку на стол и хмуро изрёк:

   — Наш план вождь забраковал!

Лицо у Шапошникова раскраснелось, брови то и дело прыгали кверху.

   — Вчера документ смотрел нарком обороны Ворошилов, — вновь заговорил Шапошников. — Он одобрил его, даже похвалил меня, как он выразился, «за продуманный план отражения агрессии ». А когда Сталин отверг его, он промолчал. Не лицемерие ли?

Василевский смешался, и начальник Генштаба это заметил.

   — Что, удивил вас? — усмехнулся Борис Михайлович. — Люди, голубчик, встречаются разные. Есть герои, у которых истина воплощается в их делах, у таких есть свой корень в жизни, у них многому можно научиться. А есть фарисеи, они ничего путного не делают, где надо сказать правду, они лицемерят.

   — Есть такие и среди военачальников?

   — Сколько хотите! — едва ли не воскликнул Шапошников. — И один из них — Клим Ворошилов. Нередко он напоминает мне лицемера и ханжу, хотя по натуре он человек смелый. Иногда его смелость граничит с безрассудностью. И что меня возмущает, так это то, что частенько он поёт не своим голосом...

«Голосом вождя», — подумал Василевский, а вслух сказал:

   — Я всегда считал, что Ворошилов — человек волевой.

   — Ошибаетесь, — усмехнулся Шапошников. — Клим — человек без темперамента, я бы сказал, без прометеевского огонька! Да-с, голубчик, без прометеевского огонька!.. Ладно, займёмся делом. Так о чём я вам говорил?

   — О том, что вождь зарубил наш план...

   — Вот-вот, зарубил. Меня это, естественно, задело, и я возразил.

   — И как он на это реагировал?

   — Он поступил просто и разумно — поручил командующему войсками Ленинградского военного округа Мерецкову разработать свой вариант прикрытия северо-западной границы. Я согласился.

   — В оперативном отношении Мерецков подготовлен хорошо, — заметил Василевский.

   — Да, но успех в сражении достигается не только решением чисто оперативных вопросов, — возразил Шапошников. — Тут учитывается многое. Скажем, где и какими силами наносить главный удар, чтобы решительно сломать, опрокинуть оборону противника. — Начальник Генштаба глубоко вздохнул, задержал дыхание. — А что главное в обороне финнов? Линия Маннергейма! Это целая система долговременных фортификационных сооружений и заграждений Финляндии на Карельском перешейке. Её передний край находится в тридцати двух километрах от Питера, общая протяжённость сто тридцать пять километров, а глубина до ста километров. Пока её одолеешь, можно и штаны потерять.

Василевский засмеялся, но, видя, что Шапошникову не до смеха, добродушно произнёс:

   — Борис Михайлович, вы, наверное, готовы прочесть целую лекцию про линию Маннергейма? Вы были знакомы с её творцом?

Шапошников ответил не сразу. Видимо, он старался вспомнить что-то из тех далёких и безмятежных лет, когда был молод и жил надеждой, что сделает себе блестящую военную карьеру. Или, быть может, Борис Михайлович из бурной ратной жизни Маннергейма хотел вырвать какой-то запомнившийся ему штрих?