Жильбер Ромм и Павел Строганов

Не возлагайте, мой дорогой друг, слишком больших надежд на рекомендации, которые мне дают парижские ученые. Не все одинаково готовы выполнять то, что обещают, и не все могут это выполнить. Кроме того, я заметил между некоторыми из них антипатию, каковая Вас, быть может, удивит. Если меня кому-либо представило некое лицо или меня самого ему представляли, этого может оказаться достаточно для того, чтобы в другом месте меня не приняли. Такое со мною случалось не раз, особенно среди ученых первого ранга. А потому я жду гораздо большего от тех, кто держится с меньшей претензией, хотя имеет, быть может, на нее гораздо больше оснований. Меня преимущественно влекут к себе люди такого склада, как гг. Розье, Сиго де Лафон, Геттар, Дюпон[269]

.

Заметим, что среди перечисленных лиц нет никого из высшего эшелона научного сообщества Франции, каковой тогда составляли знаменитые математики. Правда, упомянутый Дюпон, как поясняет далее Ромм, тоже был математиком и даже ежегодно читал в Париже публичные курсы лекций по данной дисциплине, однако, помимо этой информации, никому из биографов Ромма ничего о Дюпоне узнать не удалось. И это при том, что для всех них, начиная с М. де Виссака, сей персонаж представлял особый интерес, ибо сыграл важную роль в жизни их героя. По-видимому, это был не слишком значительный член ученого сообщества, не оставивший сколько-нибудь заметного следа в анналах французской науки.

Однако то же самое отнюдь нельзя сказать о его следе в судьбе Ромма. Для последнего знакомство со скромным математиком, даже имени которого мы сегодня не знаем, имело гораздо более важные последствия, чем все встречи с великими – Даламбером, Лаландом и др. «Именно он, – писал Ромм о Дюпоне, – нашел мне ученика для занятий математикой, молодого человека двенадцати лет, проявляющего очень хорошие способности»[270]

. Так у риомца появился постоянный источник дохода, что позволило ему, наконец, приступить к занятиям медициной. Но событие это имело и другое, еще более важное значение: отцом ученика Ромма был русский граф Александр Александрович Головкин. Тем самым волею случая Ромм вступил на путь, которым ему предстоит войти в русскую историю.

А.А. Головкин (1732–1781) был внуком Гавриила Ивановича Головкина (1660–1734), основоположника первого графского рода в России, государственного канцлера в царствование Петра Великого, Екатерины I, Петра II и Анны Иоанновны. Второй сын канцлера, Александр Гаврилович (1689–1660), был русским послом в Берлине, Париже и Гааге, но когда императрица Елизавета Петровна отозвала его в Россию, вернуться не захотел и остался в Голландии. Там-то и родился Александр Александрович. Юность его прошла в Голландии, затем с 1761 по 1770 г. он жил в Швейцарии, после чего обосновался в Париже, где и нанял для своего сына Георгия учителя математики – Жильбера Ромма[271]

.

Подробнее о развитии отношений Ромма с графом Головкиным будет сказано чуть позже. Пока же мы вернемся к первым неделям «завоевания» столицы молодым провинциалом. Шел уже второй месяц пребывания его в Париже, а к занятиям медициной, ради которых Ромм собственно туда и приехал (по крайней мере, так полагал доктор Буара), он еще и не приступал. Поэтому в письме от 2 ноября 1774 г. Буара счел необходимым подробно проинструктировать юного друга, у кого из парижских профессоров тому лучше заниматься, и посоветовал помимо анатомии и физиологии посвятить первый год учебы освоению химии и ботаники[272].

Постепенно жизнь Ромма вошла в обыденное русло. Получая небольшой, но регулярный заработок у графа Головкина, он смог, наконец, приступить к изучению медицины. В конце декабря 1774 г. Ромм описывает друзьям уже не единичные встречи с интересными и полезными людьми, а свой обычный распорядок дня. Иными словами, его существование приобрело определенную размеренность. Дабы читатель мог из первых уст узнать о суровых парижских буднях школяра-провинциала, приведу эту часть письма Ромма целиком: