Жильбер Ромм и Павел Строганов

Однако, хотя Ромм ежедневно и общался с Попо, обязанности воспитателя, судя по переписке с друзьями, занимали в тот момент далеко не первое место среди его интересов. Во всяком случае, если бы не изредка встречающиеся в письмах Дюбрёлю ремарки вроде «я доволен своим учеником» или «мой ученик доставляет мне приятные минуты»[429], непосвященный читатель мог бы подумать, что перед ним корреспонденция скорее путешественника-натуралиста, изучающего другую страну, нежели человека, основным занятием которого является воспитание ребенка. И только отвечая Дюбрёлю, постоянно сетовавшему на то, что его друг редко пишет, Ромм сообщил: «Я занят здесь лишь одним делом, которое полностью поглощает все мое время, определяет все мое поведение и не позволяет заняться ничем, что могло бы меня отвлечь. Я не знаю здесь никаких развлечений, отказываясь от них, дабы целиком сосредоточиться на своих занятиях»[430].

Впрочем, на фоне других писем Ромма, изобилующих сведениями о его путешествиях, научных штудиях и придворной жизни, подобное замечание выглядит не очень убедительным оправданием в ответ на сетования друга. Узнав же в 1781 г. о кончине графа А.А. Головкина, которому он во многом был обязан своим местом гувернера, Ромм признает: «Моя задача трудна в высшей степени, ибо я прилагаю двойные усилия, дабы достойно справиться с нею. Уважение к памяти графа Головкина, которое я сохраню навсегда, неразрывно привязывает меня к этому учительству, коим я занимаюсь не столько из интереса, сколько в силу взятых на себя обязательств»[431].

В корреспонденции 1780 г. между Роммом и старшим Строгановым, сопровождавшим императрицу в Могилев на встречу с Иосифом II, теме воспитания Попо также отводилось весьма скромное место. В своих письмах Ромм с увлечением излагал парижские новости, сообщенные ему графом Головкиным[432]

, пространно толковал о роли иезуитов в европейской политике[433], обсуждал финансовые вопросы[434] и лишь мимоходом упоминал о подопечном, как то: «Попо чувствует себя хорошо»

[435].

И только в послании от 20/31 мая Ромм достаточно подробно рассказал о пешей прогулке с воспитанником на Каменный остров. Судя по всему, подобные вылазки за город совершались ими регулярно, ведь, согласно теории Руссо, они составляли важный элемент воспитания, особенно в раннем возрасте. На сей раз прогулка ознаменовалась случаем, который наставник счел необходимым описать особо. По пути им встретился бедняк, просивший милостыню. Особенно часто он повторял слово «безруком» (Ромм пишет его по-русски). Услышав, Попо обернулся, увидел, что несчастный действительно не имеет руки, и отдал ему деньги, которые накануне получил на карманные расходы. «Мне это особенно понравилось потому, – сообщает Ромм, – что он сделал это не афишируя, а исключительно из чувства жалости, которое у него вызывают нищета и страдание»[436].

Впрочем, далеко не всегда поведение воспитанника заслуживало одобрение учителя. Так, в постскриптуме к письму от 27 мая Ромм сетует на рассеянность, легкомыслие, инертность и леность своего ученика и просит его отца повлиять на мальчика, чтобы их побороть[437]

. Пожалуй, впервые в этой жалобе проявилось то различие темпераментов наставника и его подопечного, которое в дальнейшем станет основой для серьезных конфликтов между ними. Реальный ребенок оказался не похож на выдуманного Эмиля, и это все больше будет вызывать растерянность, пессимизм и раздражение у наставника.

Хотя педагогическая система Руссо не предполагала систематического образования для детей до 12 лет, двумя предметами Попо все-таки занимался; правда, Ромм не преподавал ему ни одного из них. Во-первых, мальчику, жившему с рождения в Париже и говорившему только по-французски, теперь пришлось осваивать русский язык. Разумеется, в этом Ромм помочь ему не мог и решил хотя бы изучать язык вместе со своим подопечным, о чем еще до отъезда в Петербург сообщил Дюбрёлю:

Госпожа Строганова была беременна ребенком, уезжая из России в Париж, где и родила. Таким образом, ребенок, зачатый в России, родился в Париже. Он знает только французский язык, и ему нужно выучить русский. Я буду учить этот язык вместе с ним[438].

В том же послании Ромм отмечал и еще одну область, где его компетенция оказалась недостаточной:

Религиозное образование ребенка вовсе не входит в мои обязанности, однако, поскольку истинная мораль от религии не отделима и поскольку, чтобы знать людей, необходимо изучать их предрассудки и средства с таковыми бороться, я считаю необходимым беседовать с ним о религии. Доверие, коим меня одарили его родители, позволяет мне не опасаться, что здесь я встречу какие-либо препятствия[439].