Жили-были

Да, были времена, когда Ефимов ни одного вечера не мог провести дома, в тишине и одиночестве. Он был молод, его не одолевали проблемы и серьёзные раздумья, он чувствовал себя свободным и не знал, что такое усталость. И именно таким его знала, помнила, и, наверное, любила Анжелика. И сейчас ей не приходило в голову, что Толе уже давно не двадцать, что его день зачастую расписан по минутам, что зачастую к обеду он уже бывает зол и раздражён. И что деньги, которые он научился зарабатывать, уже давно не приносят того удовольствия, он слишком хорошо знает, как они достаются, и спускать их в клубах, компаниях, на сомнительные развлечения, с лёгкостью уже не получается. Да и сил на это не всегда хватает. И оказавшись вечером дома, ему уже не хочется никуда идти. Ладно ещё в ресторан, чтобы вкусно и сытно поесть, но всё остальное… Театры он не любил, не понимал; художественные выставки его не впечатляли, не обладал он чувством прекрасного и, возможно, открытой душой; а из непонятных тусовок он давно вырос. Ну, возможно, пару-тройку раз в месяц, в желании отвлечься, развлечься, выпить и пообщаться с друзьями, но все остальное время он работал. Работал много и тяжело, и поэтому куда чаще ему теперь требовался выходной. Он уже не в том возрасте, чтобы гулять до утра, затем поспать пару часов и весь следующий день провести бодрым и жизнерадостным человеком. Сейчас он после ночного загула превращается в злого и хмурого, несговорчивого человека, с которым не слишком приятно общаться. Ефимов отлично это осознавал, себя знал, и поэтому старался подобные ситуации свести к минимуму. А если ещё и голодный к тому же, то это просто край. И непонятно, когда эта перемена с ним произошла. Занятый работой, Толя упустил момент, когда не жизнь, а он сам изменился. Когда лучшим отдыхом после насыщенного рабочего дня, стала не встреча с друзьями в клубе или спорт-баре, как когда-то, а тарелка борща, диван и хороший фильм. Но успокаивало то, что произошло это не только с ним, но и со всеми его друзьями. Стали реже встречаться, чаще в скайпе, чем в реале, но дружба от этого не ослабла, просто у многих появились семьи, дети, зато каждый повод для встречи превратился в ожидаемый и серьёзный, достойный радости. Наверное, всё-таки возраст. От этой мысли страшно, неприятно, тоскливо, но образ дивана, как это не смешно, грел.

Мама говорила: пора жениться.

Может, и пора. Но на ком?

Лика, например, его забавляла. Отчасти. Она была красива, соблазнительна, не слишком умна, что Толя готов был ей простить, но и не мудра. При необходимости, она могла бы простить многое и смирить свой характер, но опять же не от мудрости, а если увидит в этом свою прямую выгоду. Даже измену простит. Не простит пренебрежения и невнимания. Отсутствие любви? Лика искренне считала проявлением любви откровенное восхищение ею. Во всём остальном она подходила к жизни с прагматической стороны, и это в какой-то степени многое упрощало, с ней всегда можно было договориться. И в сексе границ для неё не было, любого мужика была в состоянии умотать и лишить последнего разума. Но чего-то существенного, важного, что выявило бы желание связать с Анжеликой свою жизнь, не хватало, по крайней мере, Ефимову. И дело не в борщах.

Дело в уюте, рядом с Ликой его не было. Она освещала всё вокруг, ослепляла своей красотой, но потонуть в этом свете не хотелось. И в доме её уюта не было. Просторно, светло, с претензией на шик, остатки прежней роскоши, жизни с бывшим мужем. И всё в её доме чисто, всё на своих местах и как-то по-девчачьи. И Лику злило, когда он это равновесие разрушал. Когда второпях раскидывал свои вещи, накидывал в ванной полотенца, постоянно думал, что поесть или громко разговаривал по телефону, когда она занималась йогой. А это было её любимое времяпрепровождение, и угодить в неудачный момент было очень легко. Находясь долго в квартире один на один, вне постели, они начинали друг другу мешать. Ефимова раздражало всё то, что дело Лику счастливой и умиротворённой. Чистота в её доме, кукольная и неприкосновенная, вечно пустой холодильник, холодный свет и непрозрачные шторы на окнах, а ещё хруст этих ужасающих хлебцов, когда Лике приходило в голову пообедать. Она грызла их, как самый милый в мире кролик, но безумно раздражала Толю в этот момент, он даже из комнаты выходил. И поэтому вполне ясно осознавал, что не смотря на все свои воспоминания, фантазии, мечты и сексуальное влечение, жить с Ликой он бы не хотел. Слишком хорошо знал себя. Вот такого, каким Лике не особо нравился: мрачного, впадающего в раздражение порой от усталости и голода. Понимал, что лишь красотой и дельфиньим телом в постели, долго сыт не будет.