Жилище в обрядах и представлениях восточных славян

Трудно сказать, связано ли было с заменой живых существ использование при закладке дома таких предметов, как деньги (монеты), ладан, шерсть, зерно, куски хлеба. Вполне возможно, что обе эти линии (живая жертва и бескровная жертва) развивались параллельно, хотя последовательность: живая жертва —> бескровная жертва представляется наиболее вероятной, что подтверждается и многочисленными типологическими параллелями (см. об этом ниже). О бескровной жертве известно следующее: «Заставливая (закладывая) избу, кладут под угол деньги — для богатства, шерсть — для тепла, ладан — для святости»[187]. «Кладут монеты, ладан в углы, „под первый венец“, „под матицу“ и под оконные подушки» (Влад. губ.)[188]. «При закладке дома на углы бревен первого ряда кладут несколько кусочков церковного ладана и серебряные монеты: ладан — чтобы домовой не шутил, а монеты — чтобы богато жить» (Рыбинск. у.)[189]

. «При постройке дома жито кладут под угол, деньги — под закладное бревно» (Шенкурский у.)[190]. «Под передним, святым углом по желанию хозяев закапывали монету на богатство, и плотники от себя — кусочек ладану для святости»[191]. На Украине «при закладке хаты пьют „закладщины“ и при этом кладут иногда в ямы для стояков в углах хаты деньги, жито и шерсть»[192]

. В Белоруссии кладут ладан, «свянцоные зелки» или хвойные ветки, чтобы предохранить дом от «пирунов». С «зелками» хорошо положить «по жмени» первой муки, смолотой на новой мельнице или же в новых «жернах»[193]. Ср. обычай закапывать в основание дома сосуды с различными пищевыми продуктами у народов Западной Европы[194]. Уподобление дома жертвенному животному, по всей видимости, нашло свое отражение в цикле загадок с отгадкой «изба», например: «Стоит бычище, проклеваны бочища»; «Снаружи — рогата, изнутри комола»; «Курица на курице, а хохол на улице»; «У быка, быка прорезались бока: у быка ядра говорят»[195]

.

Таким образом, в семантическом плане «строительная жертва» была связана со сложным комплексом представлений о сакральности жилища, его «выводимости» из тела жертвы, взаимоперекодировками между жертвой, жилищем и концепцией устройства мира. Но если представления о творении мира из человеческого тела являются общеизвестными и не нуждаются в дополнительных комментариях, то при рассмотрении его замен возникает ряд вопросов, относящихся прежде всего к логике замен. Как мы уже говорили, на славянском материале круг реальных свидетельств о животных жертвах ограничивается конем и петухом (курицей).

«Замену человеческого жертвоприношения приношением в жертву домашнего животного (коня) можно найти уже в древности у разных индоевропейских народов, для которых культ коня был особенно характерен»[196]

. «Конь как ритуальный эквивалент человека» — этот мотив хорошо известен по данным фольклора и мифологии. Среди них показательны, например, отношения взаимообозначения жених — конь в свадьбе и в волшебной сказке. В свадьбе конь — постоянный атрибут жениха (ср.: конь — помощник героя в сказке). Характерно что термины «князь» и «конь» в свадебной лирике находятся в отношении дополнительности (ср. тексты типа «князь молодой, конь удалой»), а в метаобрядовой лексике слово «конь» является эвфемистическим названием жениха. В связи с общей проблемой дистрибуции ритуальных терминов небезынтересна синонимия терминов «князек» и «конек» при обозначении верхней части крыши, что в контексте проблематики жертвы (конь как замена человека и эквивалент мирового центра, в роли которого для индоевропейской традиции реконструируется образ царя) получает особое звучание. В качестве типологической параллели ср. приводимые Вяч. Вс. Ивановым немецкие (Шлезвиг-Гольштейн) названия коников на крышах — Hengest и Horsa, совпадающие с именами двух братьев-царей[197].

Соответствия другого рода (человек — конь — мировое дерево) проявляются прежде всего в плане их ритуально-мифологической трехчастности (передняя, средняя и задняя часть коня, человека соответствуют верхнему, среднему и нижнему миру), которая явилась основой (наряду с четырехчленностью горизонтальной плоскости) внутренней реконструкции архетипа. «Таким архетипом представляется соотнесение жертвы с мировым деревом (или столбом), трехчастность которого соответствует трехчастности жертвы (первоначально, скорее всего, человеческой)»[198]. Применительно к жилищу как к модели мира показательно, что крыша венчается изображением конской головы, для которой дом является «телом», а его основание — «ногами»[199] (ср., с другой стороны, указанные лексические соответствия между названиями частей дома и частей человеческого тела).