Жёлтая магнолия

А вот прикосновение к руке маэстро было привычным. И осознание этого едва не заставило Дамиану оступиться и упасть в канал. Она шагнула на набережную, понимая, что в его ладонь она вкладывает свою руку без смущения и страха. Без оглядки на то, что это может быть не так понято. Она даже не задумывается, что в этот момент она невеста другого человека, невеста его брата. Человека, от чьих прикосновений она вздрагивает, а вот эти прикосновения ей приятны. Именно от них лихорадит сердце, и выпускать его руку совсем не хочется. И если то, за чем они сюда пришли, сегодня будет сделано, то завтра, всё это закончится: эти прикосновения, и эти взгляды, и это сладкое замирание в груди, когда маэстро говорит ей в полголоса «маэсса О'Мелья». Он больше не будет называть её так. И больше…

…ничего больше не будет!

«Ты должна слушать только себя, своё сердце».

Так может мама Ленара была права?

И поэтому, ступив на набережную, она не выдернула свою руку привычным жестом, а маэстро, как будто уловив эту нерешительность, не спешил её отпускать. И как два преступника, связанных общей тайной, они остановились перед палаццо Ногарола, глядя на фасад, расцвеченный огнями, и делая вид, что между ними ничего не происходит. Что они просто любуются разноцветьем праздничных огней и фигурами крылатых львов, которые украшали фасад. И пока пальцы маэстро сплетались с её пальцами, сжимая руку, она молчала и смотрела на толпу гостей, в ярких костюмах, раскрашенных во все цвета радуги, будто павлиний хвост. Два колеса с горящими факелами вращались справа и слева от причала и петарды с шипением падали в воду канала, приветствуя каждую подходящую лодку.

Это волшебное мгновенье, когда сумерки уже сгладили яркость дня, а огни придали воздуху загадочной торжественности, пьянило, как вино. И дух карнавала, ощущение того, что именно сегодня можно всё, и что под маской ты — это не ты, всё это толкало на безумства. Заставляло забыть обо всём и хотя бы на одно мгновенье открыться, побыть не той, кто ты есть на самом деле. Или наоборот — побыть собой и сделать то, что хочется.

Она в ответ сжала руку маэстро, переплетая его пальцы со своими. Потому что только сейчас, только в это мгновенье, для неё такое возможно. И может быть для них это вообще единственно возможное мгновенье.

— Ну что, маэсса О'Мелья, прекрасная альбицийская дама, — маэстро повернулся к ней и в широких прорезях маски его глаза казались совсем-совсем тёмными, — сделаем все те безумства, которые мы задумали?

— О да, маэстро Л'Омбре, — произнесла она в каком-то совершенно сумасшедшем ощущении вседозволенности, — да здравствуют безумства!

Он снова сжал её руку, поднёс к губам, и даже сквозь тонкое кружево перчатки она ощутила каким горячим был его поцелуй. И всё внутри вспыхнуло, закрутилось огненным колесом, похожим на то, что вращалось у входа, разбрызгивая разноцветные искры, и где-то под рёбрами сплелось в сладкий клубок предвкушения. Как будто эта ночь стёрла все различия между ними, все преграды, как и должно, быть на карнавале.

И когда им всё-таки пришлось разжать руки, чтобы войти в распахнутые двери, Миа ощутила почти боль. Как будто разорвали по живому.

Маэстро протянул приглашения, их пропустили, и они оказались во внутреннем дворе, который превратился в бальную залу под открытым небом. Его освещали десятки разноцветных фонарей, повсюду стояли цветущие апельсиновые деревья в больших керамических горшках, а балюстрада, галереи, перила лестниц — всё украшали ленты и серпантин. Миа посмотрела наверх и увидела парящие в воздухе фигуры ангелов. Откуда сверху летели серебристые звёздочки конфетти, и казалось, что идёт снег — очень редкий гость в альбицийской лагуне.

Слуги разносили игристое вино, маэстро протянул Дамиане бокал, и она сделала несколько жадных глотков, потому что не знала, как потушить тот пожар, что бушевал внутри.

— С чего начнём? — спросила она, разглядывая гостей.

— С танца, — ответил маэстро, снова находя её руку в складках платья и легонько сжимая.

— С танца?! Это… наверное… лишнее. Мы же здесь по делу! — воскликнула она, ощущая, как стремительно пьянеет от всего этого.

От музыки, вина, его голоса и этого прикосновения.

— Это просто танец, Миа, — произнёс маэстро мягко, и склонившись к её уху, прошептал. — Это всего лишь один танец. Нам нужно вести себя, как обычные гости. Так мы сможем осмотреться и не привлекать внимания.

Но его глаза говорили совсем о другом. Его пальцы ласкали её руку, и от этой нежности в его голосе закружилась голова. Кровь застучала в ушах гулко-гулко и от неожиданности Дамиана даже споткнулась, но он удержал её, поймав за талию. И если она привыкла к его сарказму и высокомерию и нашла против них оружие, то его нежность и забота, и эти бархатные ноты в его голосе, обезоруживали, и она не знала, что им противопоставить. Как удержаться на самом краю? Как сопротивляться всему этому? Потому что желания её сердца вели смертельный бой с её рассудком.