Жёсткая ротация

Значительная часть бродсковедов принадлежит хотя бы номинально к прекрасному полу и, соответственно, проходит по разряду «подруг и товарок», а это уже отдельный — третий — круг. О них не будем из деликатности. Едва ли не главную из них — писательницу и мемуаристку — я помню чуть ли не с колыбели. Хотя и не помню, чтобы она её мне качала.

Четвёртый круг — петербургские (а точнее, понятно, ленинградские) поэты двух-трёх поколений. Бродский высосал их, как две-три дюжины устриц, а они и не пикнули. Пара-тройка обмолвились было, что с уходом Бродского им и дышится легче, и пишется лучше, — но куда там! Пишут, в порядке моральной компенсации, под Бродского — и вечно уличают в этом друг дружку.

Пятый круг — поэты советские, антисоветские и постсоветские. Советские и антисоветские вместе с властью сошли на нет; постсоветские вынужденно освоили прикладные ремёсла: правдорубство, одностишья, пастиши, «кикимору» и прочую лабуду. «Поедальщик» питерской поэзии, Бродский стал и могильщиком московской; возможные возражения прикормленной и/или «патриотической» критики в рассмотрение не принимаются.

Шестой круг — читатели Бродского (особый подвид — чтецы-декламаторы; этим нужно оторвать то, за что их нужно повесить) — городская интеллигентная публика; контингент небольшой, но стойкий: здесь родители прививают любовь к Бродскому своим детям, а те, в свою очередь, своим. Наказ Ельцина десятилетней давности — выпустить Бродского полумиллионным тиражом — так и остался нереализованным, но суммарный тираж в сотню тысяч, думаю, разошёлся. Да и сейчас, выйди Бродский в «Библиотеке поэта» — разойдётся ещё тысяч пять-семь. Вот только что тут сработает — любовь к стихам или раскрученный бренд, я не знаю.

Седьмой круг — читатели поэзии (вообще поэзии, а не стихов Бродского; кстати, читатель стихов Бродского совершенно не обязательно интересуется поэзией как таковой). Читателей поэзии сегодня нет: есть читатели поэтической классики и нехотя читающие друг друга стихотворцы и как бы стихотворцы, имя которым по-прежнему легион. Бродский интересен читателям классики — и читают его как классика, как последнего классика и, может быть, вообще как последнего поэта. Восьмой круг — издатели; но они, как ясно из вышеизложенного, выбирают «пепси». Тот же президент Ельцин, спрошенный в 1999 году о Пушкине, ответил, что это его любимый литературный герой. По-видимому, Борис Николаевич любит Хармса, но юбилей последнего уже позади. Сегодня мы говорим о Бродском.

Есть, увы, такое подозрение, что и Бродский интересен сегодня по преимуществу как литературный герой. Как персонаж. И даже не обязательно литературный, а просто медийный. Первый канал показал 30 января в цикле «Гении и злодеи» фильм «Иосиф Бродский: история побега»: ляп на ляпе, ошибка на ошибке, но тем симптоматичнее. А известный режиссёр снимает нынче игровой фильм о Бродском — и я вроде бы оказался единственным, кто отказался от предложенной роли (оставив тем самым за собой право беспристрастно отрецензировать кинокартину по её выходу).

Девятый круг — круг особый — Александр Исаевич Солженицын. Бродского он прочитал с карандашом, как поэт поэта, — и покойный поэт сильно не понравился здравствующему.

Поэзия маргинализовалась лет сорок назад и окончательно выпала в осадок тому лет двенадцать — современная поэзия в первую очередь. И не согласны с этим только сами стихотворцы (круги с Четвёртого по Пятый и, разумеется, Девятый) — а я буду только рад, если время, опровергнув мои построения, докажет их правоту.

2006

Похвала Пупкину

Провиденциальный собеседник попенял мне тем, что, разбирая по косточкам последние произведения Великих Писателей Земли Русской, я всё реже обращаюсь к имени и творчеству Писателя Главного. Пушкина? Чёрта с два! Главный писатель у нас, как известно, не Пушкин, а Пупкин. На исходе 2004 года — и об этом я как раз успел написать — он наконец слился воедино со своим черносотенным двойником Пупковым. Вы, конечно, знаете два-три писательских имени. Даже пять-семь, если приплюсовать Толстоевского и Бродсковлатова. Но они уже, увы, не пишут. Даже в «Звезду». А те, кто ещё всё-таки, — пишут так, что лучше бы они этого не делали. Литературные сады окучивает неприметный неприхотливый неугомонный Пупкин, тогда как так называемые знаменитости всего лишь околачивают заморские груши и самым бессовестным образом объедают премиальные поляны.