Жёсткая ротация

Послушаем заодно и отзыв Анны Ахматовой в переложении, естественно, Графа Шампанского: Ахматова сказала: «У меня был Иосиф. Он говорил, что у него в стихах „главное — метафизика, а у Димы — совесть“. Я ему ответила: „В стихах Дмитрия Васильевича есть нечто большее: это — поэзия“». Я посмотрел на единственную свидетельницу нашего разговора: сможет ли она возвратить мне дар и запомнить эти слова? Нет, конечно, — так и стихи не запомнились, а лишь сор, из которого они выросли. Кто тут кому врёт: Ахматова — Бродскому, Ахматова — Бобышеву или Бобышев — читателю? Если бы в стихах «кота» и впрямь была поэзия, то запомнились бы и остались они. А запомнилось-то другое: действительно инженеришка, никчёмный сочинитель, мстящий талантливому, пользуя его женщин, — ситуация банальная и в своей банальности гнусная и убогая. Тебе — всемирная слава, а мне — свалка на комоде. Ах, про свалку написал тоже ты? А у меня зато «хорошие английские туфли», доставшиеся от покойного тестя, и боты, чтобы не портить обувь, и ко мне забегала твоя роковая возлюбленная… А «сука в ботах» — это не про меня, и рассказ Битова — тоже, и вообще меня хвалила сама Ахматова… Да ведь и впрямь хвалила: хорошенький котик был смолоду. Кушнера прогнала — слишком страшненький, — а Бобышева похвалила. О пресловутых «ахматовских сиротах» — это было домашнее ЛИТО на четверых: один талантлив, почти гений, другой — со способностями, третий — с проблесками, четвёртый — без, зато в ранге старосты. А первый? С ним трудно. А второй? С ним забавно. А третий? С ним потаённо. А четвёртый? Его, сам пишет, и в Технологическом институте старостой группы назначили, потому что единственный русский мужского пола. Ахматова, надо полагать, отреагировала на него точно так же… Пожилые поэты обзаводились ЛИТО не только и не столько ради заработка, но в расчёте на обожание, платоническое или как, со стороны воспитанников. Сергей Давыдов не предпочитал девочек мальчикам и наоборот, Виктор Соснора — тоже, Лариса Васильева и Александр Кушнер подбирали юношей гвардейского роста, Давид Дар — пэтэушников погрязней, и так далее. Члены ЛИТО становились и благодарными слушателями твоих стихов, и расторопными слугами (от «сбегать за водкой» до «перевезти вещи»), и по необходимости и возможности — гаремом «обоего пола» (как выразился недруг нашего кота с говорящей фамилией Марамзин, он же, кстати, и Кацнельсон), невестами, а в московском варианте — и женихами. Ахматова была стара, больна, ленива, полуопальна, ЛИТО ей пришлось вести на дому — но все его родовые признаки она у себя в «будке» воссоздала. Бродского это бесило, Рейну докучало, для Наймана стало пожизненным поприщем в статусе «ахматовской вдовы», а для Бобышева?

Талантливым людям он завидует — всем, и клевещет тоже на всех, даже на Довлатова (утверждая, будто того как писателя создал редактор — не то Харьев, не то Мордин), даже на Самуила Лурье с его и впрямь чрезмерной любовью к Бродскому. И только Ахматовой мемуарист не завидует, только на неё не клевещет, он боготворит, он посвящает ей стихи… но, право же, лучше бы клеветал… Лет Бобышеву где-то шестьдесят пять. Он ходячее пустое место. Ещё ходячее. В молодости посещал домашнее ЛИТО Ахматовой и ухлёстывал за женщинами поэтов. Пять лет назад написал об этом развёрнутые воспоминания. Сейчас напечатал. Состоит в поэтической секции Союза писателей: Гампер, Голь, Пугач, Скобло, Фоняков и так далее. Всю жизнь сочинял и, кажется, сочиняет по сей день неуклюжие вирши ненамеренно комического свойства. Кричит: «Я ЗДЕСЬ», а эхо отвечает в рифму, но эту рифму я уже привёл в начале статьи.

2003

Горящий рукав