Жёсткая ротация

Сороконожка шла-шла, перебирая ножками, пока не призадумалась: «Как же я на всех этих своих сорока иду?» — и тут же одни подогнулись, другие подкосились, третьи прилипли к земле как приклеенные, четвёртые свело судорогой прямо в воздухе, левые полупередние намертво сцепились с правыми полузадними, сороконожка остановилась и медленно, но бесповоротно завалилась набок. Таков классический случай. Сороконожка шла-шла, перебирая ножками, пока не призадумалась… (и далее по тексту) и тут же бесповоротно завалилась набок, но как ни в чём не бывало продолжила поступательное движение уже в такой позе. Случай литературного критика Натальи Ивановой. И её собрата по руководству журналом «Знамя» Сергея Чупринина. И самого, полного ныне сомнениями и в литературе, и в критике, и, страшно сказать, в собственном судьбоносном предназначении, но как ни в чём не бывало из месяца в месяц выходящего «толстяка». Наталья Иванова только что напомнила об этом, выпустив авторский сборник эссеистики за 2004 год под кокетливым названием «Невеста Букера». Это своего рода «живой журнал» — только в оффлайне, рубрифицированный и, разумеется, лишённый обратной связи с читателем. С обратной связью у Натальи Борисовны вообще напряжёнка. Знакомясь с её регулярно появляющимися в периодике и время от времени собираемыми в книгу текстами, испытываешь странное ощущение, будто всё это говорится (пишется) не тебе, читателю, но всего лишь в твоём присутствии. И ты не то чтобы подслушиваешь беззвучный стрекот сороконожки, но поневоле выслушиваешь нечто явно не предназначенное для твоих ушей. Или, вернее, предназначенное не для твоих ушей, и твои уши ей, строго говоря, по барабану. А в остальном — стрекот как стрекот: местами дельный, местами вздорный, в последнее время всё чаще раздражённо-панический. И ты чувствуешь, что ты сам, невольный докучливый слушатель, — основной раздражитель глаголящего истину в последней инстанции критика, тогда как паника или, как принято нынче в политике (а Иванова пишет и о политике, на свой смиренный, как у игумена Пафнутия, лад подражая Ролану Барту), имитация паники, очевидно, адресованы кому-то третьему. Реальному собеседнику (слушателю) невесты Букера. Которого ты, впрочем, не видишь; более того, в существовании которого сомневаешься. Кто же он — «метафизический собеседник» первого заместителя главного редактора «Знамени»? Ответ прост как два пальца об асфальт: Запад! Западные слависты, устроители семинаров и конференций, организаторы лекционных турпоездок, благотворители, грантодатели и гаранты грантов. Публика дикая, невежественная, в собственных отечествах всеми, включая коллег по литературе и филологии, презираемая. Особенно с тех пор, как в профессиональных славистов прекратили рядиться кадровые разведчики. Есть, конечно, и макаронические тусовки — вокруг Набокова и Бродского, на эмигрантских дрожжах, — и на тех же дрожжах постмодернистская мутотень, — но и там, и тут Наталью Борисовну не больно-то жалуют.