В то время было принято приучать детей к режиму, то есть не кормить их по ночам. Но Андрюша никак не хотел отказываться от ночных кормлений – то ли молоко у меня было недостаточно жирное, то ли эта теория была в корне неверна. В результате первые два месяца его жизни для меня превратились в один нескончаемый день. И я в какой-то момент подумала, что если это и есть материнство, то я просто не выживу. Я же, как перфекционист, пыталась сделать все на сто процентов, поэтому усердствовала, кипятя бутылки, соски, гладила зачем-то пеленки с двух сторон. Стирать было сложно, потому что ванная в квартире была одна на всех, там мылись и там же стирали. Дядя Валера любил замочить свое белье в ванной и оставить его на пару дней, это все плавало, начинало скисать и вонять, и приходилось пинать дядю Валеру, чтобы он убрал наконец всю свою красоту из мест общего пользования. После его стирки купать ребенка в той ванне было особенно сложно: приходилось отдраивать сантехнику с хлоркой. Я стирала каждый день, потому что прекрасно понимала: если пеленки не высохнут, мне завтра не во что будет перепеленать Андрюшу. И вечером, когда все засыпали, я наливала полную ванную воды, туда терла на терке детское мыло, размешивала, замачивала и стирала. Если я резко наклонялась над ванной – у меня начинала кружиться голова, перед глазами плыли зеленые круги, и я теряла сознание. Поэтому было найдено оптимальное решение: присесть на корточки, положить руки на край ванной и в таком положении зафиксироваться. Так я хотя бы была уверена в том, что не свалюсь без сознания в ванную, полную воды.
Трудно было еще и потому, что я никак не понимала, что надо делать с ребенком. На курсах нам рассказывали, как носить детей и как их рожать, а что с ними будет потом – никто не говорил. Мануал – инструкция – к ребенку не прилагался. На третий день после того, как мы приехали домой, я вызвала педиатра, чтобы показать ребенка и расспросить его, что с ним делать. Пришел молодой врач. Я спрашиваю: «Сколько ребенок должен съедать?» Он достал книжку и говорит: «Сейчас посмотрим». Я говорю: «В книжке-то я и сама могу посмотреть. Все понятно с вами. У вас у самого детки-то есть?» – «Слава богу, нет», – ответил этот мальчик. Потом медсестра мне рассказала, что парень не собирался вообще-то в медицину идти, но его папа в поликлинике работал лором, и сына в педиатры пристроил. Так что врач тот мне мало помог.
Андрюшка начинал плакать, меня спрашивали: «А что он хочет?» – и я нервничала, потому что не знала ответа на этот вопрос. Вечерами ровно в шесть часов он начинал кричать, потому что у него болел животик, – врачи установили, что после той злополучной прививки пострадала поджелудочная железа, основной удар туда пришелся. Что мы только ни делали, какие только лекарства ему ни давали – помогало одно: положить ребенка животиком на живот и так лежать. Игорь как-то умудрялся засыпать, когда Андрюшка лежал на нем животом и орал прямо ему в лицо. Это только папы, наверное, так могут.
Однажды, решив хоть немного облегчить себе жизнь, я решила не ходить на улицу с коляской, тем более что там все равно была непролазная грязь, и вывезла коляску с Андрюшей на балкончик, чтобы он там поспал. Сама побежала на кухню – надо было успеть приготовить еду. Кухня в другом конце квартиры, балкон закрыт, я не слышу, что там происходит. Через какое-то время слышу настойчивый звонок в дверь. Открываю – бабушки-соседки. «Ваш ребенок орет так, что мы уже милицию вызывать собираемся». Я бегом на балкон, и действительно, Андрюша там надрывается. Я его взяла на руки, и он тут же успокоился, а меня еще долгое время мучило невероятное чувство вины за то, что я его оставила спать на балконе одного.