Впрочем, трудностей я особо не замечала. Атмосфера на площадке была потрясающая. И все благодаря Ивану Дыховичному. Он удивительный был человек, со всеми умел находить общий язык, а когда начинал рассказывать свои истории, мы все открывали рты и слушали. Он был легкий в общении, хлебосольный, гостеприимный. Один сплошной антистресс. Жаль, что так рано ушел. Я знаю, что Иван мужественно боролся со своей болезнью. Его жена рассказывала, что даже в больнице после дикой химиотерапии, когда остальные пациенты лежали пластом, каждое утро вставал и идеально заправлял постель. И никому никогда ни на что не жаловался. Это был его способ бороться с болезнью. Увы, она победила.
Иван окружал себя молодежью, они общались с ним, на мой взгляд, несколько панибратски, например, могли сказать: «Ну куда вы с нами гулять собрались? В вашем возрасте пора уже и о вечном подумать!» И 50-летний Дыховичный парировал: «Это вы, ребята, так считаете! А я вам скажу, что 50 лет – не приговор!» Иногда после съемок он нам говорил: «Ребята, мы в таком роскошном месте сегодня снимали! Мне там так понравилось. Пойдемте после съемок туда, я присмотрел чудесный ресторан, угощаю». В результате мы побывали в самых роскошных местах острова. Иван был настоящим гурманом, сам готовил замечательно и всегда восторгался творчеством других поваров, если оно того заслуживало. Мы сидели за длиннющим столом, смеялись, пили прекрасное вино, ели невероятные блюда, и Иван все время говорил: «А вот попробуйте еще вот это, они здесь шикарно готовят!»
Оператором на картине был Максим Осадчий, гениальный, в макушку Богом поцелованный человек. Он всегда был жизнерадостный, оптимистичный. К камере шел с вожделением, потирая руки, как к любимой женщине на свидание. Смотреть на это было сплошным удовольствием. И когда говорили: «Стоп!» – он неизменно повторял: «Это было супер!» или: «Это было классно». Я однажды попыталась разобраться в этой классификации и спросила его: «А что лучше, “классно” или “супер”?» «Супер, конечно», – ответил Макс. «А бывает “плохо”?» – «У меня? – удивился Осадчий, – нет, у меня не бывает».
Художница по костюмам у нас тоже была потрясающая, обшивала в свое время старшего Райкина. Она рассказывала, что скроила ему специальный мягкий каркас, который он надевал под пиджак. Фигура у Аркадия Исааковича была, мягко говоря, неидеальная, позвоночник кривой. Но за счет этого каркаса и специального кроя пиджаков выглядел он безукоризненно, идеально просто. И вот она за мной наблюдала там, на Родосе, и вдруг говорит: «Ира, пойдемте, я куплю вам кое-что из одежды». Я говорю: «Нет у меня такой возможности, мне деньги очень нужны, я все гонорары домой планирую привезти». Она говорит: «Мы много денег не потратим, но купим вам несколько вещей, которые вы будете носить много лет, и они не будут выходить из моды». В результате я вернулась в Москву в кожаной куртке типа косухи, которую действительно потом еще долго носила, и в черных брюках, которые идеально сидели, не мялись, быстро сохли и служили мне палочкой-выручалочкой несколько лет. Разумеется, не обошлось без футболок с акулами для Андрюхи, подарков Игорю и бабушке с дедушкой. А самое главное – на гонорары с этой картины мы купили машину.
В общем, атмосфера на картине была потрясающая. Настолько дружелюбная, что Дыховичный даже уговорил меня сняться в эротической сцене. Дело было так. Подходит ко мне Иван и говорит: «Готовься, будем снимать вашу с Колей Еременко постельную сцену». Я удивилась: «Давай-ка поподробнее с этого момента, пожалуйста, потому что в сценарии этого не было!» Иван уверяет: «Ира, не бойся, я все спрячу, все будет деликатно! Короче, сцена такая. Вы с мужем занимаетесь сексом, и в совершенно неподходящий момент вламывается твоя пьяная матушка. Ты же помнишь, что вы с матушкой сильно выпивающие особы?» Я кивнула, вспомнив, как Валентина Теличкина, игравшая в фильме мою мать, всегда смеялась: «Ира, это же надо было найти во всем советском кинематографе двух абсолютно непьющих актрис – тебя и меня – и дать им роли жутких пропойных баб с нулевым нравственным порогом!» В общем, Дыховичный объяснил, что именно во время этой страстной сцены мы должны произнести ключевые для зрителя слова. Как потом оказалось, в сценарии была нестыковка, и только таким образом, уложив нас с Колей в постель, можно было эту нестыковку устранить.