Жить для возвращения

Тем временем я получил письмо из Арктики от моего давнего друга Миши Фокина. Сейчас он зимовал на ЗФИ (так сокращенно называют полярники архипелаг Земли Франца-Иосифа), на острове Хейса, где возглавлял группу по запускам в атмосферу метеорологических ракет, — дело для тогдашней Арктики и науки вообще новое, очень романтичное и увлекательное. Михаил подробнейшим образом описывал свое житье-бытье, вспоминал нашу Русскую Гавань, сравнивал то и это (явно в пользу «этого», если говорить о бытовых удобствах крупного арктического поселения). Письмо завершалось приглашением в гости. Трудно передать чувства, вызванные этим письмом. Идея снова побывать в Арктике — в общем-то достаточно безумная для инвалида первой группы — как-то сразу и безоглядно овладела мною.

Знаете, что такое зануда? Человека спросили, как дела, и он стал обстоятельно рассказывать! Так и я: меня пригласили — и я решил поехать. Так и сказал Наташе: хватит, дескать, валять дурака, люди вон зимуют себе в удовольствие, мне негоже оставаться в стороне, тем более если так (!) зовут. Словом, где мои запасные протезы, я еду!

Чего было больше в той, прямо скажем, браваде? Были, мол, когда-то и мы этими самыми, как их там, ну, в общем, скаковыми лошадьми? Либо никогда не угасавшая страсть к Северу, обжигающее желание вновь увидеть льды? Нет, думаю, главное — стремление уйти от свалившейся на меня «нежизни», жажда вырваться из ее цепких объятий, возродиться по-настоящему, любой ценой вернуться «туда». Пусть не на годы и даже не на месяцы — все равно возвратиться, побывать, поглазеть, пообниматься с настоящими, действующими полярниками, прикоснуться к прежнему миру.

Я уже давно понял, что не выживу, если буду постоянно вспоминать о прошлом, о том, что случилось, и случилось непоправимо, безвозвратно. Когда я внезапно просыпался ночами, то запрещал себе думать о собственных руках, хотя вот они, усеченные, на одеяле…

Нельзя, никогда нельзя углубляться в собственное прошлое, казнить себя за провалы и ошибки, кусать локти, задним числом стелить соломку там, где ты когда-то крепко грохнулся, такое самоедство не приводит к добру. Нужно постараться раз и навсегда о чем-то основательно вспомнить, намотать себе на ус и забыть. Как говорится, до лучших времен. Для меня они стали наступать восемь лет спустя после главного поворота в судьбе.

Письмо с арктического архипелага ЗФИ я показал Натану Эйдельману. Тоник загорелся вмиг, а делал он это виртуозно, шумно, с блеском, цепко, не выпуская соблазнительный вариант из зубов. Тут же перекрестил те острова в Землю Франц-Иосиф-Виссарионовича, принялся дотошно выспрашивать у меня, какими путями туда попадают, и намертво отмел саму мысль о том, чтобы мне туда не ехать, — ехать немедленно, любым способом, любой ценой! Причем о «цене» обещал подумать самолично и, представьте себе, надумал.

Не дожидаясь моего окончательного ответа, тайком от меня он направился к главному редактору журнала «Знание — сила». Нина Сергеевна Филиппова имела заслуженно высокую репутацию человека исключительно порядочного, смелого и рискового. Достаточно сказать, что она служила в женской кавалерийской бригаде, несшей вахту в блокадном Ленинграде. Там же она работала на радио, потом в Москве возглавляла отдел науки на радио и в Литгазете. Имела два выговора непосредственно от ЦК КПСС за идеологические ошибки во вверенном ей журнале. Не дала в обиду ни одного сотрудника редакции, ни одного автора со стороны. И являлась к тому же супругой очень уважаемого литературного критика, фронтовика Андрея Михайловича Туркова. «Наш человек», — с любовью говаривал о Нине Сергеевне ее любимец Натан Эйдельман. И потому его обращение к главному редактору выглядело вполне законным.

Что именно рассказал обо мне Тоник, какие нашел слова, доводы, ходатайства в пользу инвалида первой группы Каневского, осталось неизвестным, но в результате главный редактор «Знание — сила» оформила этой почти потусторонней личности командировку в качестве специального корреспондента «на остров Диксон Красноярского края и острова Земли Франца-Иосифа Архангельской области». Много лет спустя Нина Сергеевна, смеясь, рассказывала, как не хотелось ей приобретать кота в мешке (а кот, то бишь я, ужас до чего хотел выпрыгнуть из мешка-ловушки!), как решила она просто рискнуть, послать в командировку и никакого материала с меня не требовать, а командировочные деньги, в общем-то немалые, тихо списать под каким-либо благовидным предлогом.