Житейское дело

- Не может быть, не верю! - лицо сестры выражало какую-то одержимую веру в неверие. - Он ведь всегда такой положительный был... я же боготворила его... своему паразиту все время в пример ставила... он же все время в правлении, на должностях...

Дуня растерянно говорила еще что-то, а Мельников лишь с сарказмом качал головой.

- И как же это столько лет скрывать удавалось... даже от нас... ты, мама, сама-то давно узнала? - Мельников перестал усмехаться и печально смотрел на мать.

- С того самого сорок четвертого, когда сразу после меня сначала Зинка Бахарева, а потом и Маруська Зотова родили... доброхоты сразу донесли, глухо отозвалась мать.

- Знала... и молчала... и всю жизнь с этим? - не мог сразу постичь услышанное Мельников.

Мать вновь промолчала, а Дуня буквально на глазах из бледной становилась пунцовой, что было заметно даже в едва освещаемой сумерками за маленьким оконцем светелке.

- Вы уж простите... - мать не поднимала глаз. - жисть-то тогда, знаете, какая была... сейчас не понять. Он ведь когда пришел-то, один- единственный молодой мужик на весь колхоз, на все три деревни был, и на поправку здесь уж больно быстро пошел. А баб-то кругом... одне бабы, солдатки, вдовы да девки, и все без мужиков, без парней. Ох, сейчас-то не понять. Я-то счастливая ходила - жених вернулся, хоть и хромал, а на обоих ногах да с руками целыми. Тогда-то и калеки безногие в такой цене были, а тут такое счастье. Ох, завидовали мне... А бабья зависть - она самая страшная, особенно вдовья. Он спервоначалу на тракторе тут работал, по всем деревням мотался, то там пашет, то там, и огороды, усадьбы пахал, после колхозных-то дел. А там то одна, то другая... в избу завлекали, кормили, самогонкой поили... Вот он и не удержалси. Клавкина-то мать вдова молодая была, с мужем и года не жила до войны, а как забрали, так и похоронка чуть не первой ей пришла. А Степанова, та девка была безмужняя, годом меня постарше. Вот он так и ходил: как дома так ко мне, а как в Новоселке и Щагренихе работал - так к им... И еще были, да те не понесли, а вот эти-то и родили. Молодая я была, да и счастье глаза застило, не видела, что его бабы-то прям чуть не рвут друг у дружки, думала, раз расписались, так все, мой и только... Ох-хо-хо... сейчас-то можно о том уж спокойнее говорить, дело-то житейское, а тогда как узнала - от позора хоть сквозь землю провались... Потом забылось как-то, не то чтобы совсем не помнила, но как-то за жизнью... уж больно хорошо мы с отцом-то жили, когда кругом столько баб или совсем без мужиков остались, или с калеками вместо нянек мучились. Сначала болтали. А как отец в бригадиры, а потом и в правление вышел, так прикусили языки, и я тоже в какое- никакое, а начальство вышла - вслух-то боялись, да и втихаря тоже, раз вы вот выросли, а никто ничего... Не знаю, что уж Клавина да Степанова матери говорили, откель дети-то у них народились. Так и бедовали одне, на ноги их подымали и сами маялись. Отец в последние годы винился, что совсем не помогал им... огласки уж очень боялся. Времена-то какие были... А он ведь партейный и при должности...

Мельников хмуро слушал мать, и перед ним рисовались картины тех военных лет: хромой, но молодой и симпатичный отец появляется в колхозе, где остались из мужчин только старики да полторы калеки. На свежей деревенской пище он быстро оправляется от ран... а вокруг, как курицы возле петуха, женщины, женщины, женщины... молодые, цветущие, в самой бабьей силе, не обласканные, не целованые, одни из которых знают, что их мужья уже не вернутся с войны, а другие - что им может не достаться женихов, что свой век придется доживать одним... и не только без мужей, но и без детей. Житейская логика диктовала и поведение.

Мельников вздохнул и, кашлянув, словно привлекая к себе внимание, заговорил:

- А Степан-то как... сейчас где - там же, в Щагренихе, живет? Он-то знает про отца?

- Знает. Он уже был здесь. Гроб привез и врача... на тракторе. Он ведь и тракторист, и комбайнер. Тут у нас сейчас почти что как в войну, мужиков, которые не на пенсии, раз-два и обчелся. У него, у Степана, дети тоже по городам разбеглися, двое у него, сыновья, и один внук есть. А вот Клава-то так и не вышла замуж, бедная... одна-одинешенька... Мать-то ее Зинаида лет уж пятнадцать как померла... Степан-то тоже лет десять назад, может, чуть меньше, мать схоронил.

- Что ж, все это раньше нельзя было? Нам уж самим на погост скоро, а только узнали, что тут у нас брат и сестра живут! - в сердцах воскликнул Мельников.