Жития радикальных святых: Кирилл Белозерский, Нил Сорский, Михаил Новоселов

Их ошибка в том, что они перепутали причину со следствием. Не молитва является плодом всех этих добродетелей и пусть даже веры, а все добродетели и даже вера суть плоды молитвы. «Не можно без молитвы найти путь ко Господу, уразуметь истину, распять плоть со страстьми и похотьми (Гал. 5, 24), просветиться в сердце светом Христовым и спасительно соединиться без предварительной, частой молитвы. Я говорю – частой, ибо и совершенство, и правильность молитвы вне нашей возможности… Следственно, токмо частость, всегдашность оставлена на долю нашей возможности как средство к достижению молитвенной чистоты, которая есть матерь всякого духовного блага.

Стяжи матерь, и произведет тебе чад , говорит святой Исаак Сирин; научись приобрести первую молитву и удобно исполнишь все добродетели. А об этом-то и неясно знают и не много говорят мало знакомые с практикою и с таинственными учениями святых отцов». В этих словах безымянного старца безымянному Страннику мы безошибочно узнаём предсмертное поучение Соловьева Новоселову: «Что самое важное и нужное для человека? – Быть возможно чаще с Господом… если можно, всегда быть с Ним».

Иисусова молитва, полученная из рук Странника, стала той нитью, ухватив которую, Соловьев выбрался из своих оккультных скитаний в поисках лжеименной Премудрости (Софии). Ту же нить он бросил и Новоселову, чтобы тот мог выбраться из других скитаний – по дорогам толстовского рационализма.

Христианство, основанное на постоянной внутренней молитве, – это и существенно иное христианство, нежели то, что уже было знакомо русской интеллигенции. Серафим Саровский называл монахов без внутренней молитвы черными головешками, но ведь сказанное о монахах нужно применить и вообще ко всем тем, кто всерьез хочет быть христианами. Хомяков и Иван Аксаков в свое время сознательно (хотя ине ведая, что творят) отвергли учение о непрестанной молитве. Достоевский к нему так и не пришел, и поэтому его старец Зосима оказался – по мнению оптинских монахов, засвидетельствованному Леонтьевым, – таким же неестественным и поневоле карикатурным, как его же отец Ферапонт.

Практика внутренней молитвы имеет такое свойство, что от прикосновения к ней невозможно остаться прежним или хотя бы нормальным. Через нее путь только либо в серьезное христианство, либо в прелесть (что тоже серьезно). К ней прикоснулись супруги Киреевские, к ней прикоснулся Леонтьев – и изменились навсегда. Но после Леонтьева к ней прикоснулся уже не один человек, не один Новоселов, но целая генерация молодых христиан. Те из них, кого мы уже упомянули, или кого предстоит упомянуть, были возраста Новоселова или даже точно его года рождения: Иосиф Фудель, великая княгиня Елисавета Феодоровна, Антоний (Булатович)… От этой довольно большой группы поколения 1860-х пошла уже цепная реакция – прежде всего, через родившихся на двадцать лет позже, в 1880-х, и ставших их учениками. Эти два поколения принесут огромную жатву новомучеников и исповедников российских, когда количество пострадавших за Христа в течение двадцати-тридцати лет превысит их общее количество за всю христианскую историю.

Оборотной стороной такого воспитания на Страннике и молитве Иисусовой в тогдашних условиях церковной жизни стала потенциальная конфликтность, так как церковный мейнстрим был иным. Ведь одно дело – вера, которая приобретается от молитвы, а другое дело – вера, которая приобретается без всякой молитвы – и о которой, указывая на ее неспасительность, несмотря на правильность, апостол Иаков сказал: и

бес и верую т и трепещут . Преемники нестяжателей в начале ХХ века окажутся преемниками их проблем XVI века, так как они «проснутся» (духовно) в церкви победившего и перегнившего иосифлянства (в том смысле, в каком этим словом называли противников нестяжателей в XVI веке; парадоксально, но факт: в ХХ веке имя иосифлян, в честь другого Иосифа, получат как раз противники советского «иосифлянства», и одним из их вождей станет Новоселов). Можно не сомневаться, что в XVI веке Новоселова ждала бы судьба Вассиана Патрикеева. Но и в ХХ веке его ждала судьба не лучше – и, конечно, не хуже.

Вспоминая «забытый путь»