Жюстина

- Он никогда меня не предупреждает и всегда застает врасплох; я знаю, что это произойдет через три-четыре дня, но никак не могу уловить точное время, скорее всего он специально выбирает момент, когда я поем.

Между тем друзья Жернанда не теряли времени даром. В услужении хозяина замка было двенадцать ганимедов (именно такое же количество доставляли туда каждые три месяца), и эту дюжину педерастов столько раз сношали в тот день самыми разными способами, что они уже начинали вызывать отвращение. Доротея отдалась всем лакеям и всем садовникам, и наконец вся компания стала умолять Жернанда ускорить истязание графини - так велико было желание полюбоваться этой сценой.

- Это произойдет сегодня после обеда, - сказал Жернанд, - и этому великому событию будет предшествовать роскошная трапеза. Жюстина и Доротея будут обедать обнаженными, в таком же виде к ним присоединятся шестеро моих юных Амуров, остальные шестеро будут нам прислуживать в одеждах жриц Дианы, и я вам обещаю потрясающий обед.

В самом деле, трудно было представить себе что-либо более великолепное и восхитительное, более редкое и изысканное, чем то, что появилось на столе. Будто все четыре стороны света решили соперничать друг с другом, предлагая всевозможные сокровища кухни к обеду наших распутников: здесь можно было увидеть одновременно вина всех стран и блюда всех времен года. Конечно, этой пищи с лихвой бы достало, чтобы в течение месяца кормить десять или двенадцать несчастных семей.

- После услад похоти нет ничего слаще, чем застольные радости, - заявил граф.

- Они настолько дополняют друг друга, - заметил Брессак, - что поклонники первых не могут не ценить вторые.

- Потому что нет ничего приятнее, чем объедаться изысканными блюдами, сказал граф, - ничто так сладострастно не щекочет мой желудок и мою голову; пары вкусной пищи, лаская мозг, подготавливают его к впечатлениям плотских утех, и как выразился мой племянник, истинный распутник не может не обожать хорошую кухню. Признаться, у меня часто возникает желание уподобиться Апицию, этому знаменитому гурману древнего Рима, который бросал в свои рыборазводные пруды живых рабов, чтобы мясо рыб было нежнее: я жесток в наслаждениях и проявил бы не меньше жестокости в таких делах, я бы пожертвовал тысячью своих людей, если бы это потребовалось, чтобы отведать особенно аппетитное или изысканное блюдо. И меня не удивляет, что римляне придумали себе бога плотоядия. Да здравствуют народы, которые обожествляют свои страсти! Какая пропасть лежит между глупыми поклонниками Иисуса и подданными Юпитера! Первые считают преступлением то, что почитают вторые.

- Говорят, что Клеопатра, - вступил в разговор д'Эстерваль, - одна из самых отъявленных гурманок древности, имела привычку никогда не садиться за стол, не заставив сделать себе несколько клистеров.

- И Нерон поступал точно так же, - подхватил Жернанд. - Я тоже иногда пользуюсь этим способом и очень успешно.

- А я вместо этого отдаюсь содомитам, - сказал Брессак, - физический эффект почти такой же, зато моральное ощущение бесконечно более сладостное: я никогда не обедаю без того, чтобы перед этим мне раз десять не прочистили задницу.

- Что касается меня, - сказал Жернанд, - я применяю для этого кое-какие травы, главным образом эстрагон, мне готовят из него прекрасный аперитив, и выпив его, я могу сожрать все, что перед собой увижу. Если так просто воспламениться в предвкушении радостей распутства, почему нельзя возбудиться от гурманства? Я вам признаюсь, - продолжал монстр, наваливаясь на самые вкусные блюда, что невоздержанность в еде - это мое божество, в моем храме этот идол стоит рядом с культом Венеры, и у ног их обоих я нахожу счастье.

- Некоторые мои выдумки в этом отношении могут показаться злодейскими, - сказала Доротея, - но позвольте мне рассказать об этом. Так - вот, когда я набиваю себе желудок пищей, я испытываю очень сильное чувственное наслаждение оттого, что к моему столу приводят несчастных, истощенных от голода.

- Я согласен с вами, - оживился Брессак, - но тогда человек, имеющий подобную страсть, должен быть достаточно богатым и могущественным, чтобы его гурманство губило окружающих, чтобы в результате его невоздержанности они умирали с голоду.

- Да, да! - воскликнул д'Эстерваль. - Вы прекрасно поняли мою идею, но угадайте, чего бы я хотел съесть.

- Пожалуйста: блюдо, приготовленное из человеческой крови, - сказал Жернанд. - Мне кажется, Тиберий знал в этом толк.

- Что до меня, - продолжал д'Эстерваль, - я больше люблю Нерона, который, вставая из-за стола, спрашивал: "Что такое бедняк?" {Прочтите у Петрония о знаменитой трапезе Тримальсиона. (Прим. автора).}