Жюстина

За ним послали Ралли, который и нашел тело, лежащее лицом вниз в озерном мелководье, и черная повязка, прикрывавшая глаз, плавала рядом. Было очевидно, произошел несчастный случай. Носильщиком Каподистрии был человек средних лет, худой, как баклан; он сидит теперь на балконе, согнувшись над похлебкой из бобов. Он не может точно описать происшедшее. Он из Верхнего Египта, и на его лице застыло усталое полубезумное выражение отца пустыни.

Ралли очень нервничает и пьет виски большими глотками. Он в седьмой раз рассказывает, как все произошло, просто потому, что ему надо что-то говорить, чтобы успокоиться. Тело не могло долго пробыть в воде, но кожа все-таки проволгла. Когда они подняли его, чтобы отнести в самолет, выпала и разбилась вставная челюсть. Это напугало всех и, кажется, произвело сильное впечатление. Внезапно я чувствую, что от усталости валюсь с ног, и мои колени начинают дрожать. Я беру кружку кофе, скидываю ботинки и забираюсь на ближайшую койку. Ралли все еще говорит с оглушающей настойчивостью, свободной рукой разрубая воздух на выразительные куски. Остальные смотрят на него с отсутствующим и безжизненным любопытством, каждый погружен в свои собственные раздумья. Носильщик Каподистрии, мигая на солнце, продолжает шумно есть, как проголодавшееся животное. Вдруг в поле зрения появляется ялик с тремя полисменами, что довольно рискованно. Нессим наблюдает за их гримасами с невозмутимостью, слегка окрашенной чувством удовлетворения, как бы улыбаясь сам себе. Стук ботинок и прикладов по деревянным ступенькам, и они поднимаются, чтобы записать наши показания в свои блокноты. Они приносят с собой могильный запах подозрения, который нависает над всеми нами. Один из них осторожно надевает наручники на носильщика Каподистрии, прежде чем препроводить его в ялик. Слуга подставляет руки под железные манжеты с тупым непонимающим видом, какой можно наблюдать у старых обезьян, которых просят совершить какое-нибудь человеческое действие — из тех, что они выучили, но так и не осознали.

Около часу дня полиция завершает свою работу. Группы теперь вернутся в город, где их будут ждать новости о смерти Каподистрии. Но этим дело не ограничится.

Один за другим вразброд мы выбираемся на берег с нашим охотничьим снаряжением. Машины ждут нас, и начинается долгий базар с грузчиками и лодочниками, с которыми надо расплатиться. Ружья и ягдаши разбираются, и во всей этой суете я вижу своего слугу Хамида, который пробирается сквозь толпу, его добрые глаза морщатся от солнца. Я думаю, что он ищет меня, но нет: он подходит к Нессиму и передает ему маленький голубой конверт. Я хочу описать точнее. Нессим рассеянно берет его левой рукой, в то время как правой лезет в машину, чтобы положить патроны в коробку для перчаток. Он рассматривает надпись на конверте сперва небрежно, а потом еще раз — с возросшим вниманием. Потом, задержав взгляд на лице Хамида, он глубоко вздыхает и вскрывает конверт. В течение минуты он изучает полулист почтовой бумаги, а потом кладет письмо обратно в конверт. Он оглядывается вокруг с резко изменившимся лицом, как будто неожиданно ему стало плохо и он озирает место, где его застала врасплох слабость. Он прокладывает путь через толпу и, приложив голову к углу грязной стены, испускает короткий задыхающийся всхлип, как при удушьи. Потом он поворачивается обратно к машине, полностью взяв себя в руки, с сухими глазами, и продолжает паковаться. Короткий эпизод проходит полностью незамеченным остальными гостями.

Машины берут курс на город; поднимаются облака пыли, дикая банда лодочников кричит и машет руками, выражая свое отношение к нам своими вырезанными арбузными улыбками, усыпанными золотом и слоновой костью. Хамид открывает дверь машины и, как обезьяна, забирается внутрь. «Что случилось?» — спрашиваю я, и он, виновато протягивая ко мне свои маленькие руки, с видом, означающим «не корите приносящего дурные вести», говорит тихим утешающим голосом: «Хозяин, леди больше нет. Для вас дома приготовлено письмо».