Живая душа

Вездеход рокотнул мотором, обдал пылью откачнувшегося деда и покатил небыстро, спокойно.

Дед вернулся. От него пахло выхлопными газами и полынью.

– Все равно акт напишу! – с некой виной в голосе пообещал он мальчику. – Хотя нервы помотают, и то дело, урок. – Дед похлопал его по спине. – Ничего, придет время – изведем таких вот охотников!

Мальчик понимал, что деду неловко за свое бессилие перед браконьерами, и жалел его, сознавая, что по-иному в такой момент не повернуть. Ему вновь представился изящный косуленок, и сердце ёкнуло.

– Тогда никого и не останется, – с горечью вымолвил мальчик.

Дед не ответил, разворачивая машину в сторону деревни, – он сам этого боялся.

12

Бежал Длинноухий долго. Слух его ловил шелест высохших трав, тугой шум ветра, стук земли под копытами, а в ноздри текли стойкие запахи: хлебные, полынные, ивняковые и болотные, сухие и влажные, и косуленок огромными зигзагами обходил подозрительные места.

Постепенно прыжки его стали реже, короче, и Длинноухий перешел на шаг. Почуяв влажные испарения озера, он повернул на них и скоро услышал тихий шелест тростников. Слабый хриплый звук вылетел из его горла, но никакого ответа не последовало. Лишь холодные камыши монотонно шумели. Косуленок медленно пошел по зарослям, отыскивая съедобную траву, и добрёл до воды.

Глухое плёсо лежало перед ним неохватной гладью. Напившись, он долго выбирал место для лёжки: в густых камышах было сыро, а выше – голо. Ветер донес в камыши слабый запах леса, и Длинноухий выскочил было на бугор, но на этот раз побоялся открытого пространства. Он лег у самой кромки густой травы, под кочку, и вскоре успокоился.

Уныло и однообразно дул ветер, нагоняя хмарь, уныло и однообразно шумели тростники, и косуленок стал дремать, все время шевеля ушами и раздувая ноздри. Полностью довериться этому однообразию он не мог.

Холодало. Быстро и неумолимо надвигались сумерки. На озере, за спиной Длинноухого, прогремело несколько выстрелов, и он вскочил, долго топтался на месте, оставляя следы. Беспокойство не покидало косуленка все время, с той самой поры, как он остался один. Выстрелы снова напомнили ему о матери-косуле, слепящем свете, погоне, отвратительном запахе…

В серых сумерках маскироваться было удобно, и Длинноухий долго шел краем займища, пока не оказался возле маленького островка низкорослых ивняков. Их запах напомнил ему о родных тальниках, о матери, детстве, и он побежал…

Свет Длинноухий увидел неожиданно, далеко сбоку, и сразу остановился. Его вновь охватил страх – это был такой же свет, какой отнял у него мать, – захватывающий чуть ли не всю степь, слепящий, жгучий. Косуленок стоял недолго. Инстинкт самосохранения был сильнее всех страхов. Рев приближающегося автомобиля подхлестнул Длинноухого. Он резко повернулся и бросился назад, к камышам.

Свет бил ему в спину, бросая на траву мечущуюся тень, и косуленок старался уйти от этой страшной тени в сторону, но она была проворнее его и пугала, мельтеша впереди. Перед глазами у Длинноухого все причудливо переливалось, а рев оглушал, и он доверялся только своему чутью. С разгона рассек косуленок камыши и бежал по ним до самой воды. Дальше хода не было: впереди плескались беспокойные волны озерного плёса. Рев притих на краю камышей, и наступила плотная темнота.

Вздрагивая от изнеможения и внутреннего озноба, Длинноухий, крадучись, пошел вдоль края плёса, с беспокойством вглядываясь в смутно белеющую воду. Со всех сторон его окружали шелестящие на ветру камыши, плотные и темные, и неведомо было, что там в них. Нет ли врагов? Услышать и увидеть их в такой темноте было невозможно, а запахи косуленок захватывал только те, что приносил ветер. В любой момент Длинноухий мог столкнуться с опасностью. И он уходил подальше от тревожного места, до предела напрягая все свои силы.

Едкая, знобящая тишина пугала Длинноухого. Ни какой-либо утки, ни зверька, ни пташки не встретил он в глухих камышах и все дрожал от нервного напряжения. За спиной, теперь уже далеко, послышался мягкий гул мотора, полыхнул над камышами сполох света, и вновь стало тихо и темно.

Чуть-чуть расслабившись, Длинноухий едва не наткнулся на что-то большое и белое. Он резко присел на задние ноги, готовый ринуться в сторону, но удержался. Белая кучка никак себя не проявляла, хотя косуленок и чувствовал, что она живая. Едва-едва уловимое тепло шло от нее и запахи. Длинноухий долго глядел и нюхал это неподвижное существо и, не найдя ничего пугающего, сделал несколько шагов, приближаясь к странному белому кому. Любопытство вытеснило в нем страхи и осторожность. Белое существо едва шевельнулось, и косуленок почуял противный дух свежей крови, а потом и разглядел большую птицу. К птицам он привык, научился отличать возможных своих врагов среди них. В запахах, исходящих от большой белой птицы, Длинноухий не нашел ничего опасного, кроме запаха крови, и еще приблизился. Птица едва-едва смогла поднять склоненную к воде голову и вновь ее уронила.