Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого. Книга 2

— Валера, давайте попробуем остаться на позициях абсолютной искренности. Посмотрим так: вот я встречаю Володю 13 сентября 1961 года. И через несколько лет мне начинает казаться, что я его увидела никаким, даже ещё не родившимся. И вот — на моих глазах происходит становление… И, по-моему, в рамках моей жизни рядом с Володей, я права. Поэтому точкой отсчёта — в моей системе координат — я считаю 13 сентября. И если положить рядом с моими воспоминаниями мемуары Изы, которая знакома с Володей со времён подготовки своего дипломного спектакля, точка отсчёта для неё другая. У каждого — свой ноль.

Даже если взять день рождения Володи, то всё равно нужен какой-то обратный отсчёт от 25 января 1938 года. Нужно принять во внимание, какие книги читала в это время Нина Максимовна, какие пластинки слушал на патефоне Семён Владимирович, что происходило в стране и во дворе дома на Первой Мещанской.

Людмила Абрамова, Марина Влади и Нина Максимовна Высоцкая. Москва, Театр на Таганке, 28 июля 1980 г.

Фото А. Стернина

Марина берёт свой отрезок жизни с Володей, и у неё своя точка отсчёта — и тут она искренна, и тут она права. Она ведь не гадает о том, чего она не видела и чего не знает.

Для меня, конечно, смешно: «плохо одетый молодой человек»… Мне тогда казалось, что Володя одет как картинка. Боже мой, да на него люди на улицах оглядываются! — такой он нарядный. Потому что у меня была точка отчёта и в этом смысле: тот самый буклетистый пиджак. «Единственный и неповторимый!» — как говорил Лёва Кочарян.

Моя точка отсчёта в творчестве — это чужие «блатные» песни и маленькие роли в кино. Но уже намечающийся — феноменальный! — дар и темперамент. На первой встрече я услышала — «Вышла я, да ножкой топнула…» — и до сих пор это во мне звучит и как пророчество, и как залог будущих успехов.

А Марина увидела «Пугачёва» — уже был Володин Хлопуша! — и наверняка почувствовала громадное дарование. А надо полагать, она видела разных актёров… Так что её точка отсчёта была достаточно высокой.

— За несколько лет нашего знакомства вы всегда с уважением говорите о Марине Влади. А с чего начался конфликт ваших сыновей с Мариной Владимировной?

— Про Аркашу сказать очень просто… До выхода книги «Владимир, или Прерванный полет», он просто не задумывался обо всём этом. И, мне кажется, правильно делал. Он прочитал книгу раньше Никиты, и его ранили две вещи… Размышления о том, что Володя не хотел детей и резкие — безусловно несправедливые — слова в адрес Семёна Владимировича и Нины Максимовны.

Аркаша был этим очень задет. Сейчас он остыл и живёт своей жизнью, совершенно не вмешиваясь в прошлое своего отца и Марины Влади.

У Никиты напряжённые отношения с Мариной Влади сложились несколько раньше. Мне кажется, что это началось ещё в 80-м году, хотя в этом я не уверена. Я не расспрашивала Никиту. У меня нет привычки давить на эмоции своих сыновей и внушать им какие-то вещи… Я знаю, что Никита был очень возмущён теми же страницами, что и Аркадий, но рада, что он не стал прибегать к каким-то активным формам протеста. Если его отношение к Марине не изменилось, то наверняка это не будет иметь каких-то внешних проявлений.

— А ваши отношения с Мариной Влади?

— Они ограничиваются трагическими днями июля 80-го. Мы хорошо встретились тогда… «Люся — сестра», — тогда сказала Марина. Я полагаю, что это было совершенно искренне с обеих сторон. Думаю, что нам нечего делить. У меня есть Володин альбом «Прерванный полет», есть журнал «Дружба народов» — там Марина опубликовала Володины стихи — с её очень тёплыми надписями…

— А какова ваша точка зрения на конфликт — между родителями и Мариной Влади? Извините, что сегодня мы касаемся, в основном, конфликтных ситуаций.

— Но что делать… Их не обойти. Вы, конечно, о памятнике… Понимаете, есть национальные традиции, есть традиции поколения. И иногда люди просто не в состоянии выйти за рамки этих представлений. Потому что эти традиции входят в состав крови, действуют на бессознательном уровне. Но это не вина этих людей.

Представление о том, что памятник должен быть портретным и одновременно — символичным, не может не родиться у людей, которые прожили всю жизнь в этом городе, в этой стране, в этой эпохе. Если посмотреть вокруг, то в Москве практически нет ни одной скульптуры, в которой были бы не отражены эти два принципа. Везде преобладает иллюстративность — такова была эпоха.

С другой стороны, надгробие — есть надгробие. И право выбирать надгробный памятник есть священное право семьи…