Живи, солдат

Когда командир части спросил, кто доставит боеприпасы батареям, на короткое мгновенье наступило молчание. Шоферов было много, а вызвался один Сергей Калюкин. Он был самый старый среди шоферов, в части его называли «батя». Этим, собственно, и мотивировал Калюкин свою готовность совершить опасный рейс: «Старше я, значит, уж пожил, а эти, — он показал на молодых хлопцев, — еще только начинают жить».

Мне же в госпитале объяснял: «Жену и детей моих фашисты расстреляли. Никто меня дома не ждет».

Бой шел в долине, которую прорезывала лента асфальтированной дороги. По одну сторону шоссе — наши, по другую — немцы. Над дорогой скрещивались два огненных вала. По скрещению этих валов и нужно было провезти боеприпасы — другого пути не было.

Пока шла погрузка снарядов, Калюкин опробовал мотор, осмотрел скаты. Потом проверил защелки на бортах и крепления ящиков со снарядами. Переваливаясь с боку на бок, машина выкатилась на шоссе. Асфальтовая лента убегала вдаль, прячась за поворотами и снова возникая в отдалении.

Перед глазами, подобно маятнику, ходил по стеклу «очиститель», словно отсчитывал секунды.

Как только машина появилась на открытом шоссе, немцы перенесли огонь. Мины рвались совсем рядом. Впереди повалилось на дорогу срубленное снарядом дерево. Калюкин врезался в него, поднял на капот и пронес метров пятьдесят. В кабине посыпались стекла. Холодный, резкий ветер слепил глаза.

Калюкин вел машину с огромной скоростью. На глубокой выбоине, которую нельзя было обойти, тряхнуло так, что шофер оторвался от сиденья и стукнулся головой о крышу кабины, едва не потеряв сознания.

На мостике с головы шофера слетела ушанка. Ее сбил осколок разорвавшейся неподалеку мины.

От моста начинался поворот. Но Калюкин не снизил скорости и прошел поворот на двух колесах. В то же время машину снесло в сторону кювета, и дверцы распахнулись. Чудом он удержался в кабине.

Еще пятьсот, может быть, шестьсот метров, и грузовик выйдет из огня. Машина содрогалась, шарахалась в стороны, как испуганная лошадь. Задний борт отвалился, и несколько снарядных ящиков посыпалось на землю.

На последнем отрезке дороги немцы сосредоточили огонь большой плотности. Дорожный домик, за которым начинался новый поворот, горел. Рискованно было сбавлять скорость. Калюкин перед самым поворотом резко затормозил. Машина пошла юзом, проскочила поворот. Грузовик развернуло, и теперь он стоял радиатором в обратную сторону. От поворота машину отделяло метров сто. Гремел позади отвалившийся борт. Еще один ящик со снарядами упал на землю. Калюкин «срезал угол» и выехал на боковую дорогу. Тут уж он оказался вне опасности.

В госпитале он сказал мне:

— Человеку хватило бы несколько граммов металла. А немец по мне пульнул несколькими тоннами... Бесхозяйственность... Никакого тебе режима экономии!..

Артиллеристы приветствовали Калюкина дружным «ура».

Чего только не наговорили ему в ту минуту: и «золото-шофер», и «в рубашке человек родился», и «от пули заколдованный». 

Пока разгружали машину, трое других артиллеристов подхватили на руки Калюкина и понесли к командиру, распоряжавшемуся у крайнего орудия. Командир обнял шофера и горячо расцеловал.

Заговорили пушки. Грянули дружные залпы — один, другой, третий. Наши солдаты снова поднялись в атаку.

Когда скрылись в лесу бойцы, преследовавшие врага, Калюкин вернулся в свою роту.

Тут, под снарядами, стояло еще шесть грузовиков. Они были готовы к отправке на случай, если машину Калюкина расстреляли бы на шоссе.

Вслед за Калюкиным вызвалось еще шесть добровольцев.

Но война есть война. Сегодня тебе повезло. А завтра?..

На другой день на «мирной» дороге Калюкин наехал на мину и подорвался. Его доставили в наш госпиталь вместе с Авраменко и Левчуком.

Еще одна попытка

Гомольскому поручили вести «газовую» палату. Пожалуй, это было самое трудное дело. Раненые с газовой инфекцией больше других волновали нас.

Газовая инфекция! Она отнимала у солдат ноги, руки, очень часто жизнь. Болезнь эту наделяли всякими названиями: белая рожа, голубая, шафрановая, лимонная. Мезоне — французский хирург определил ее так: «молниеносная гангрена». Чтобы спасти раненого, нужно было опередить время. Он писал: «Я начинал операцию, тогда как помощники со всех ног мчались уже за бинтами».

Газовая инфекция — это костыли и повозочки для безногих.

Все лаборатории мира изучали газовую инфекцию. Были открыты ее возбудители. Вскоре создали сыворотку. Сначала применяли ее небольшими дозами, это принесло разочарование: сыворотка мало помогала. Хирурги осмелели и стали вводить ее сравнительно крупными дозами. И не под кожу, как прежде, а прямо в вену, в кровь. Разочарование сменилось надеждой.

Положим, сыворотка — это танки. Но одними танками нельзя выиграть войну. Нужны авиация, артиллерия, пехота. Сыворотка вводилась теперь нами в «бой» вместе с капельными вливаниями жидкостей, кварцевым облучением, сульфамидами, витаминами, переливанием крови. Все это вместе с хирургическим лечением.