Живой Пушкин. Повседневная жизнь великого поэта

Ещё один – верно, заслуженный упрёк: пушкинский монумент не был окроплён святою водою, как то было при открытии памятников Державину, Ломоносову и Карамзину, – ведь Пушкин умер верующим христианином.

И совершенно неясный укор. Находились те, кто возмущался: почему памятник светлейшему князю Воронцову в Одессе, «украшенный тремя превосходными барельефами и отлично исполненный», стоил в два раза дешевле памятника Пушкину в Москве?! Что ж, время всё расставило по местам. Да и кто помнит ныне о всесильном некогда властителе Южного края России? Пожалуй, лишь то, что доставил поэту немало горьких минут, за что и был «награждён» им беспощадной эпиграммой…

«Венок на памятник Пушкину» – сборник, собравший бесценные свидетельства о пушкинских днях не только в Москве, но и по всей России, – увидел свет в достопамятном 1880-м. Ещё один нерукотворный венок поэту, увенчавший его память.

Веленью Божию, о муза, будь послушна,

Обиды не страшась, не требуя венца…

Сам же памятник был окружён чугунными тумбами, увитыми бронзовыми венками и соединёнными массивной цепью из свитых лавров. Кстати, и чугунная цепь не устояла в тот день под народной лавиной, – каждому хотелось приблизиться к памятнику, прикоснуться к его подножию, будто бы к стопам самого поэта…

На мраморном пьедестале красовался бронзовый лавровый венец, пронзённый пушкинским пером, словно сердце стрелой. Пушкинский памятник на Страстной полюбился москвичам, и, по свидетельству очевидца, горожане, «проходя мимо статуи, почтительно снимают шляпы с головы и этим молчаливым знаком глубокого уважения публично заявляют о том, кто явился и зачем среди этой бесцветной жизни».

«Бессмертная бронза»

Как и полагается гениальному творению, пушкинский памятник обрёл свой мифический нимб из легенд и преданий. Одна из самых романтических легенд: будто бы траурный кортеж с телом возлюбленной поэта Анны Керн на своём скорбном пути встретился с бронзовой статуей Пушкина – памятник везли на Тверской бульвар, к Страстному монастырю.

Так в последний раз они повстречались,Ничего не помня, ни о чём не печалясь.Так метель крылом своим безрассуднымОсенила их во мгновении чудном.

Так метель обвенчала нежно и грозноСмертный прах старухи с бессмертной бронзой,Двух любовников страстных, отпылавших розно,Что простились рано, а встретились поздно.

Баллада Павла Антокольского – поэтическое воплощение удивительной легенды. Но есть и достоверное свидетельство Правдина, артиста Малого театра. Майским утром 1879 года Анна Керн (во втором замужестве Маркова-Виноградская), за несколько дней до кончины, под окном своего московского дома, что на углу Грузинской и Тверской-Ямской, услышала сильный шум: шестнадцать лошадей, запряжённых цугом, по четыре в ряд, тащили огромную платформу с гранитной глыбой. Анна Петровна встревожилась, но, узнав причину необычного уличного шума, – оказалось, что везли на Страстную площадь гранитный пьедестал памятника Пушкину, – облегчённо вздохнула: «А, наконец-то! Ну, слава Богу, давно пора». Последнее «чудное мгновение» в её жизни…

Необычно признание Аполлона Григорьева, автора знакомой каждому крылатой фразы: «Пушкин – наше всё», поэта и литературного критика: «Ничего не боялся я столько, как жить в городе без истории, преданий и памятников». Да и сам памятник русскому гению – «бессмертная бронза» – стал объектом вдохновения, вобрав в свою орбиту славные имена отечественных писателей и поэтов.

Иван Бунин: «…Снова увидел вдали чугунную фигуру задумавшегося Пушкина, золотые и сиреневые главы Страстного монастыря»; «Вдали с благостной задумчивостью высился Пушкин, сиял Страстной монастырь»; «…Горестно и низко клонит голову Пушкин под облачным с просветами небом, точно опять говорит: “Боже, как грустна моя Россия!”»

Борис Зайцев: «На Тверском бульваре Пушкин уже входил в пейзаж, задумчиво поглядывая со Страстного на площадь с трамваями».

Валентин Катаев: «[Мы] привыкли также и к старинным многоруким фонарям, среди которых фигура Пушкина со склонённой курчавой головой, в плаще с гармоникой прямых складок так красиво рисовалась на фоне Страстного монастыря».

Марина Цветаева: «Памятник Пушкина был и моя первая пространственная мера: от Никитских Ворот до памятника Пушкина – верста, та самая вечная пушкинская верста…»; «То, что вечно, под дождём и под снегом, – о, как я вижу эти нагруженные снегом плечи, всеми российскими снегами нагруженные и осиленные африканские плечи! – плечами в зарю или в метель, прихожу я или ухожу, убегаю или добегаю, стоит с вечной шляпой в руке, называется “Памятник-Пушкина”».