Живой смерти не ищет(Роман)

— Ну как знаешь, вольному воля. А братку помянуть не грех, хорошим человеком был, он у меня в Булунском округе комсомолом заправлял. Понял, какой пост человек занимал, да? То-то же. Один из всей нашей семьи получил образование, на учителя выучился. Во дела, да? У нас в роду все крестьяне и охотнички, а он в учителя подался. Башковитый был. Мать им гордилась, спасу нет. Приехала к нему в гости, по улице идут, а перед ним, сопляком, и старый и малый шапку ломают — сам учитель идет. Вот какое уважение! Он когда в отпуск домой приехал, так я его первые дни стеснялся, ей-богу, младшего братку стеснялся! Мать наговорила, да и сам с усам, понимаю: учитель!

А потом ничего уже, по-родственному. Он ведь такой же остался — душевный.

Беспалый перегнулся, на лету нарты подчерпнул ладошкой, сложенной ковшиком, снежицы — воды от растаявшего на льду снега, — и громко, с наслаждением выхлюпал ее.

— Я, паря, знаешь ли, не люблю разной там выпивки, у нас в семье сроду никто не пил. Вот чай — это другое дело, чаю с вареньем я могу и полсамовара выхлебать. У меня мамаша любит приговаривать: чай не пил, какая сила!

В тон ему Дигаев продолжил:

— Чай попил, совсем ослаб.

— Нет, это так шуткуют, а по правде, когда вернешься с путика в займище, только чаем и отогреешься от мороза.

Нарта подскочила на колдобине, рванулась из-под Дигаева, и тот едва удержался на ней, вцепившись в боковину белыми от напряжения пальцами. Собаки, бешено загребая лапами, тянули вверх нарту, съезжающую в полынью, и Дигаев непроизвольно замычал от страха, по это не помешало ему отметить, какими глубокими порезами въелась ременная упряжь в тощие собачьи тела, напрягшиеся в непосильной работе.

— Поть-поть! — подбадривал их Беспалый, соскочив с нарт и подсобляя псам. — Ты чего это так побледнел? — удивился он, глянув на Дигаева. — Потри лицо снегом, а то еще замрешь, чего доброго, возись тогда с тобой. Слабоват ты, оказывается, паря, чую, не наших, не крестьянских кровей.

— Ранение сказывается, — соврал Дигаев. — Воевать — это тебе не в охотничьей избе в носу ковырять, — съязвил он.

Но Беспалый оспаривать его злую шутку не стал:

— Верно, нелегко еще нашим война дается. Но после Сталинграда ничего не страшно, теперь погоним немца до Берлина прямым ходом. Я вот, думаешь, чего сейчас здесь, а не в тайге? Под призыв попал. После похорон собираюсь в войска, вот так.

— Да какой из тебя вояка? — мстил Дигаев за недавний упрек в трусости. — Ты ведь и шага воинского не осилишь.

— Это ничего. Зато я в снайпера сразу подамся, мне это дело привычно. Нашлепаю их, как белок на промысле, пускай знают, как к нам приставать.

— За каким чертом тебе воевать, скажи по совести? — не сдержался Дигаев. — До Сибири германцы все равно не доберутся — далеко, а чего тебе до остальных? Сиди себе на охотничьем участке и радуйся белу свету.

— Это как тебя понимать? Дезертировать, что ли, мне предлагаешь? Значит, пускай мою землю всякие фрицы топчут, а я в тайге отсиживаться буду?

— А какая тебе разница. Советская ли власть, немецкая ли? Один черт, тебе кому-то подчиняться надо и налоги выплачивать. А при немцах, может, хозяином станешь. Вон сколько при царе в Сибири крепких хозяев было.

Беспалый недоверчиво поглядел на Дигаева:

— Ты это что, серьезно?

— Почему бы и нет?

— А ну пошел, гнус пакостный, с моей нарты! — закричал вдруг Беспалый и легко, одним движением плеча сбросил того на лед. — Я его, понимаешь, как человека везу, а он меня на что подбивает! Он развернулся и стеганул по Дигаеву остолом, которым погонял собак.

— Поть-поть! — зло прикрикнул он на собак.

— Стой, стой, Беспалый! Да ты что! Я же пошутил, я проверить тебя хотел, наш ты человек или нет! — задыхаясь от бега, от страха остаться на реке, где на каждом шагу его подстерегала смертельная опасность, кричал Дигаев. — Я же сам с фронта, раненый, изувеченный, а ты меня здесь бросаешь…

Услышав последние его слова, Беспалый затормозил остолом, отчего нарты заюлили из стороны в сторону, а на льду остался глубокий, прерывистый след от металлического наконечника.

— А если фронтовик, чего же ты так проверяешь, паря? Ну, ты даешь, а ведь чуть тебя еще пару раз не отходил, как сволочь последнюю. У тебя что, и докумет есть, что ты с фронта?

— А как же, а как же, Степа! Хочешь, покажу сейчас, хочешь, как до берега доберемся.

— Ладно, я тебе верю, только ты мне больше таких проверок не устраивай. Злость глаза застлала, чего это, думаю, он со мной о царе, о немцах беседы ведет. Я к такому не привык.