Живой товар - Москва - Лос-Анжелес

- На сегодня все, - сказала Саша. - Хозяин предположил, что рано или поздно ты явишься сюда, и, кажется, распорядился: при тебе - только основная программа... Как тебе она, кстати?

- Не Лас-Вегас, - поморщился Растопчин. - Будешь дорабатывать до марта?

- А есть другой вариант?

- Но где гарантии того, что твой хозяин отпустит тебя в марте? Вдруг он возьмет и продаст тебя в какой-нибудь иной притон? - спросил Растопчин.

- Нет гарантии.

Официант принес два коктейля "Черный русский", водку с кофейным ликером и льдом.

- Так получилось, я рисковал жизнью, чтобы вызволить тебя из "Эль Ролло". Долгая история, сейчас не стану рассказывать, - Растопчин помешал в стакане лед пластмассовой трубочкой. - Страху натерпелся.

- Бедный, - Саша погладила Растопчину руку.

- Минут пятнадцать, а, может, и больше они держали меня голым на снегу. Потом чуть не выбросили из поезда, - вспомнил Андрей. - Выкрутился.

- Выходит, зря ты рисковал. Сожалею. А когда ты собираешься назад? Я бы передала с тобой сыну кое-что.

- Не знаю, - пожал плечами Растопчин.

- Как там Москва? - спросила Саша. - Стоит, старушка?

- Мразь, - вздохнул Растопчин. - Одно название.

- Оксана, вон, видишь та баба с негром в клетчатом пиджаке, - Саша указала на Оксану, - говорит, что в сорок первом Гитлер приказал затопить Москву. Наши не дали. И правильно, да? - усмехнулась Саша.

- Но то, что в конце восьмидесятых среди наших мужиков не нашлось ни одного нового Кутузова, это странно...

- Зачем тебе Кутузов?

- Оксана говорит, был бы Кутузов, он бы опять сжег Москву. Смешно? От нее все беды.

- Твои беды - от твоей глупости, - нахмурился Растопчин. - И от подлеца, который заправляет "Эль Ролло". Когда ты развяжешься с "Эль Ролло", мы засадим твоего босса в тюрьму.

- Тише, - испугалась Саша.

- Но мы беседуем на русском, - удивился Андрей.

- Чего ты боишься?

- Своих. Донесут. За стольник продадут. Расплатись.

Они спустились на второй этаж, в ресторан, провели там минут сорок, съели горку "чипе", макая хлебцы в острый соус, выпили кувшин светлого пива, послушали мексиканцев: "Хабландо Кларо", "Тодо Бонито" и тому подобное. Когда надоело, пошли вниз.

На автостоянке не было ни души. Тусклые лампы освещали пыльный бетон, жирную аляповатую разметку, указатели под низким потолком, десятка три машин.

Мотор неожиданно сорвавшегося с места "Форда" работал почти бесшумно Андрей среагировал на шелест шин за спиной, толкнул Сашу в плечо и прыгнул сам, точно в море с берега, в тень синего "Шевроле". Раздался Сашин крик, Андрей услышал, как глухо ударил обо что-то бампер "Форда" Взвизгнули тормоза, "Форд" вывернул влево и умчался с автостоянки. В наступившей тишине Андрей различил стук каблуков о бетон.

- Боже, какое несчастье, какое несчастье, - твердил негр, - какая судьба! Такая молодая русская шлюшка, ей бы еще спать и спать!

Негр остановился над телом Саши. Поднимаясь, Андрей взглянул, снизу вверх, негру в лицо. Томми жевал резинку и улыбался: Андрей подался вперед лбом круша челюсть Томми, и уже до удара определяя - глубокий нокаут.

В голове у Растопчина зазвенело, перед глазами поплыли фиолетовые круги.

- Да, не пожалел ты его, - донеслось до Растопчина.

Саша выползла из-под багажника "Шевроле", потерла ушибленное колено, потрясла рыжей копной волос.

Потом вдруг нагнулась над Томми, нашарила в кармане рубашки Томми связку ключей, пальцем коснулась губы:

- Тихо, я сейчас... И не давай ему придти в сознание!

Растопчин отволок негра в тень "Шевроле", пнул его ботинком в солнечное сплетение.

Негр даже не застонал.

Андрей закурил и, шаркая по желто-серому полу, побрел прочь от Томми. Под ногами поскрипывали крупинки песка. Вероятно, песок завезла на колесах одна из машин. Из ворот тянуло сыростью. В огромных крытых гаражах, полутемных и безлюдных, Растопчин и раньше чувствовал себя не очень-то уютно. Особенно по ночам. Теперь Растопчина охватил страх. Не следит ли кто за Андреем? Не держит ли под прицелом? И не сорвется ли, забеспокоился Андрей, и на него какая-нибудь бешеная машина-убийца? И ныло сердце - отчего нигде нет покоя? Отчего дома-то не сидится? Оттого ли, что дома, в старом смысле этого слова, у Растопчина нет и, видно, никогда не будет? Растопчин вспомнил Москву, в которой родился, в которой рос, и другую - в плевках, кучах хлама и пятнах блевотины, дикую, жуткую, пьяную от спирта и крови, молящуюся на доллар, исповедующую рынок и, собственно, рынком уже ставшую - черным, конечно. Мальчики метят в мародеры, мародеры - в теневики, теневики - в правительство и парламент. Чудный мир! Черный рынок, черные души, беспросветные подземные переходы... Если уж Москву прошел, подбодрил себя Растопчин, чего тебе бояться? Он вернулся к Томми. Всех одолеем, всех переплюнем, сплюнул Растопчин на брюки негра. В тихом провале ворот стояла зимняя калифорнийская ночь. Без огней и звезд. Приближалось Рождество. Гулко колотился пульс в горячих висках.