Живопись и архитектура. Искусство Западной Европы

Изменение социальных условий отражалось на общей направленности итальянского искусства. Торжествуя над демократиями, множились тирании, множились новые владетельные династии, при дворах которых культивировалось искусство не столько величественное и героическое, сколько утонченное, с уклоном в давно полюбившуюся «международную готику».

И наконец, прославление радостей земного бытия, приводившее к безудержной погоне за наслаждениями, часто вызывало у простых людей самый страстный протест, принимавший характер средневековой мистической экзальтации.

В этот переходный период, идя разными путями, работали многие замечательные мастера.

Посмотрим на батальные полотна флорентийца Паоло Уччелло. Брыкающиеся лошади, копья – словно частокол, воины в латах, трубы, знамена. Нам ясно, что художник хотел людей и коней изобразить во всех позах и ракурсах, которые рождало его воображение, придумывая для них самые смелые и неожиданные сочетания. Уччелло был одержим страстным желанием разрешить сложные проблемы перспективы, доведенные им самим до последней грани возможного. Отсюда и его живописные эксперименты. По словам Вазари, он недели и месяцы не выходил из дому, погруженный в разрешение живописных задач.

«Оставьте меня, нет ничего сладостнее перспективы», – отвечал он обеспокоенным близким.

Увлеченность и полная отдача характерны для мастеров этой эпохи. Андреа дель Кастаньо посвятил себя передаче телесной объемности. Его подчас грубоватые, но выразительные фигуры, в светотени как бы приобретающие для нас осязаемость, выступают словно изваяния, создавая впечатление, будто перед нами монументальная круглая скульптура.

В религиозных композициях Филиппе Липпи нет высокой поэзии, нет величаво-живописного повествования и нет драматизма. Но нас пленяют его мастерство в изображении женских и детских кудрей, крылышек ангелов, тонкоствольных деревьев и дальних скал, интимность и жизнерадостный уют лесных пейзажей, среди которых он любил располагать фигуры святых.

Вся живопись другого монаха, фра Беато Анджелико – как бы порождение небесных поэтических грез.

Во флорентийском монастыре Сан-Марко, где он жил и писал и где каждая келья украшена его кистью (в Эрмитаже есть его фреска из другого монастыря), любуешься его фресками, радуешься певучести их красок и линий. Ритм фра Беато Анджелико – это словно звук, льющийся из ангельских труб, ритм единственный в живописи итальянского Возрождения. Голубые, розоватые тона и позолота. Эта живопись еще близка к иконе, но радость, ее озаряющая – это уже радость от красоты мира земного, реального.

Масляные краски, изобретенные к тому времени в Нидерландах, сыграли большую роль в овладении колоритом как одной из основ живописи, позволяя смягчать цветовые контрасты, оживлять игрою света цвет, достигать в богато насыщенных цветовых сочетаниях единства тона.

Первым применившим технику масляной живописи в Италии, при этом с увлеченностью и верой в благотворность свершаемого, был художник, венецианец по рождению, работавший во Флоренции, с которой его искусство связано неразрывно. Свет пронизывает картины Доменико Венециано, свет и цвет придают линейной изящности его образов полнозвучный восхитительный фон.

Свет, писал Марсилио Фичино, «пробуждает спящее, озаряет мрак, оживляет умершее, формирует неоформившееся и наделяет совершенством несовершенное». Вот именно такой всемогущий свет разлит в живописи великого Пьеро делла Франчески.

Этот художник родился в Умбрии, но учился во Флоренции у Доменико Венециано, вникал в композиции фресок Мазаччо, читал сочинения Альберти, и все искусство его многим обязано Флоренции.

Когда настал золотой век итальянской живописи и художники обрели осознание свободы и власти в достигнутом совершенстве, – это случилось в начале Чинквеченто, – искусство Пьеро делла Франчески показалось им устаревшим.

И вот Римский папа предложил Рафаэлю украсить своей живописью стены Ватикана, расписанные Пьеро делла Франческой. И Рафаэль согласился.

Впрочем, ни тогда, ни даже через несколько столетий никто не укорял его за такое кощунство. Недаром крупнейший западный историк искусства Генрих Вельфлин в своем капитальном труде «Классическое искусство» подробно пишет о великом Рафаэле, но лишь вскользь упоминает о Пьеро делла Франческе.

Кватроченто долго считалось только этапом на пути к истинно классическому искусству. Но ныне мы распознаем в этом этапе вершины, над которыми никому не суждено было возвыситься.

Непревзойденный поэт света и красок, Пьеро делла Франческа, по словам крупнейшего искусствоведа М. В. Алпатова, «принадлежит к числу мастеров, главное значение которых не в том, что они были предшественниками, а в том, что они сами были великими художниками».