Живопись и архитектура. Искусство Западной Европы

Обнаженные юноши безымянны, и их обозначают по композициям, которые они обрамляют. Их совокупность – это как бы полная сумма возможностей и красот, которые таит в себе юное обнаженное тело. Жизнерадостность, смелость, радостное изумление перед открывающимися тайнами мира, спокойное созерцание, тревога, ликование, нега – вот что изображают их дивные лица и фигуры. И быть может, эти образы – самое совершенное из всего созданного Микеланджело во славу юной человеческой силы. Но торжество этой силы, власть над миром и мудрость даются нелегко. В росписи Микеланджело жизнеутверждающая мощь уживается с трагической безысходностью. Нет, это не светлый, величавый, но и беспечный мир Рафаэля. Полны тревоги фигуры предков Христа, а в лицах их мы читаем порой ужас и безнадежность.

И все же не напрасны, не бесполезны те воля и сила, которую воспел Микеланджело на этом потолке, ибо он утверждает своей гениальностью великую надежду на лучшее, светлое будущее человеческого рода, на постоянное восхождение человека по лестнице познания и победного утверждения своей личности в мире.

…Расписывая Сикстинскую капеллу, Микеланджело, по словам Кондиви, «так приучил свои глаза смотреть кверху на свод, что потом, когда работа была закончена, и он снова стал держать голову прямо, уже почти ничего не видел; когда ему приходилось читать письма и бумаги, он должен был держать их высоко над головой. И лишь понемногу он опять привык читать, глядя перед собой вниз».

Гробницы Медичи и «Страшный Суд»

В своей книге о Микеланджело французский писатель Ромен Роллан попытался раскрыть в следующих строках внутреннее содержание его скульптурной группы «Победитель» (подобно «Моисею» и «Рабам» предназначавшейся для гробницы Юлия II): «В момент, когда победитель должен нанести удар, он останавливается, отворачивая в сторону грустное лицо и нерешительный взгляд. Его рука сгибается к плечу. Он откинулся назад, он более не хочет победы, он ее презирает. Он победил. Он побежден. Это образ героического Сомнения, эта победа со сломанными крыльями… это сам Микеланджело и символ всей его жизни».

…Почти пятнадцать лет (с 1520 г.) работал Микеланджело над усыпальницей Медичи во Флоренции – по заказу папы Климента VII, который был из рода Медичи.

Дело шло об увековечении памяти тех представителей рода Медичи, которые открыто установили во Флоренции монархическое правление – двух рано умерших и ничем не примечательных герцогов.

Мы знаем, что портрет был чужд Микеланджело. Обоих герцогов он изобразил аллегорически в виде военачальников в блестящих доспехах, одного как будто мужественного, энергичного, но безучастного, пребывающего в покое, другого – погруженного в глубокое раздумье. А по бокам – фигуры «Утра», «Вечера», «Дня» и «Ночи».

Внутренняя напряженность и в то же время щемящее сомнение, предчувствие обреченности – вот что выражают все эти фигуры[12]

. Как очень точно отмечал П. Муратов, «печаль разлита здесь во всем и ходит волнами от стены к стене».

В честь самой знаменитой фигуры – прекрасной «Ночи» – были сочинены такие стихи:

Вот эта ночь, что так спокойно спитПеред тобою, – ангела создание.Она из камня, но в ней есть дыхание:

Лишь разбуди, – она заговорит.

Но Микеланджело с этим не согласился и так ответил от имени самой «Ночи»:

Отрадно спать, отрадно камнем быть,О, в этот век, преступный и постыдный,Не жить, не чувствовать – удел завидный,

Прошу, молчи, не смей меня будить[13].

«Тот, кто убивает тирана, убивает не человека, а зверя в образе человека». Это слова Микеланджело, не мирившегося с тиранией Медичи, дважды изгонявшихся из Флоренции и вновь утверждавших там свою власть. Его бюст Брута (Флоренция, Национальный музей), убившего Цезаря, с лицом, исполненным отваги, сознания своей правоты и презрения к собственной участи, был, возможно, откликом на убийство нового флорентийского деспота – герцога Алессандро Медичи.

…Медленно, но неукоснительно переворачивается одна из самых блестящих страниц в истории мировой культуры. Новая эпоха пришла на смену золотой поре итальянского гуманизма. Да, Микеланджело утвердил своими образами величие человеческой личности. Но такое утверждение сказалось только в искусстве, и это было трагедией, которую он, вероятно, предчувствовал.

Тридцатые годы XVI столетия. На папском престоле – престарелый Павел III из дома Фарнезе, тоже пожелавший монополизировать гений Микеланджело для своей славы.