Живописец душ

В то же самое время с великолепием построек и даже с широтой воззрений, которая была присуща значительной части барселонской буржуазии, соседствовала нищета, верная спутница промышленной революции. Пока фабриканты тратили деньги, соревнуясь в роскоши, эксплуатируемый класс, чудовищно обнищавший, начинал сознавать себя как политическую силу, отказавшись от постулатов анархизма и террористических актов, из-за которых Барселона прославилась как «город бомбистов».

Забастовки, манифестации, акты социального протеста – вот что постоянно наблюдали богачи со своих новых сторожевых башен в стиле модерн. Поразительно, какую роль сыграли в этой борьбе женщины, обладавшие куда меньшими правами, нежели мужчины: даже избирательное право им ни под каким видом не было предоставлено, зато они, прихватив своих малышей, шли во главе манифестаций, не давая полиции открывать огонь по их мужьям и отцам. Из этой среды происходит другая героиня романа, Эмма, воплощающая в себе боевой дух, который впоследствии разовьется в победоносное движение: Испания станет республикой, но с ней покончит война, а после войны на сорок лет установится диктатура.

Антиклерикализм превратился в одну из доктрин республиканцев и политиков левого толка, выступивших в первое десятилетие XX века, а в устах такого противоречивого персонажа, как Леррус, который в самой грубой форме призывал к разрушению церквей, стала действенным лозунгом, воспламенявшим массы, призывавшим их к бунту.

В данном контексте защита экономических интересов класса богатых промышленников, которая привела к кровопролитному конфликту с берберами Рифа, а также «торговля пушечным мясом», то есть призыв на военную службу отцов семейств вместо молодых неженатых парней исключительно ради выгоды страховых компаний и их акционеров, возмутили рабочих до такой степени, что была объявлена и состоялась Всеобщая забастовка; в Барселоне и в отдельных местах Каталонии она выродилась в Трагическую неделю: за шесть дней в графском городе было сожжено восемьдесят церквей и других религиозных учреждений.

По мнению большинства исследователей, изучавших это печальное событие в истории Барселоны, поджогами никто не руководил, их не координировала ни одна политическая партия. Наверное, трудно поверить, хотя так оно и было, что неистовство толпы ограничилось лишь религиозными учреждениями, что, разумеется, не оправдывает и не умаляет разрушений. Но очевидно, что никто не покушался на собственность буржуа, которые, согласно документальным свидетельствам, следили за событиями с почтительного расстояния, устраивали вечеринки и танцевали, а потом решили заплатить жалованье, причитающееся за неделю мятежей, как за рабочую.

Ни армия, ни полиция, ни население не защищали собственность Церкви; по некоторым свидетельствам, военные охраняли банки, пока революционеры жгли монастыри. Были, разумеется, исключения: либо войска, либо карлисты или обитатели таких кварталов, как Сарриа, выступали на защиту своих храмов, между прочим и церкви Санта-Мария дель Мар.

Трудно понять, почему неорганизованная толпа, испытавшая на себе гнет социальной несправедливости и нищеты, не обрушила свой гнев также и на класс эксплуататоров, но это со всей достоверностью так и было: восставшие щадили собственность буржуа, их дома, предприятия и коммерческие заведения. Вот красноречивый пример: во время одного из поджогов революционеры позволили пожарным только полить водой стену фабрики, которой владел известный предприниматель, чтобы пламя, пожиравшее церковь, не перекинулось на соседнее здание.

Щадили также и жизни священнослужителей. Не зафиксировано ни одного случая насилия над монахинями, к чему со всей яростью призывал Леррус, и всего три священника – что ни в коей мере не оправдывает и эти смерти тоже – погибли по совершенно определенным причинам, один из них практически по чистой случайности, но никак не из ненависти толпы ко всему сословию, которая могла бы привести к убийствам и судам Линча, а ограничилась, что прискорбно тоже, тычками и тумаками, бранью и унижениями при насильственном выдворении клириков из церквей и монастырей.

Возможно, это почти полное отсутствие жертв среди клерикального сословия, которое, оставшись без всякой защиты, столкнулось с простым народом лицом к лицу, легло на чашу весов обычного гражданского правосудия; оно совсем не так, как военное, зависевшее от мадридского правительства, проводило процессы по делам задержанных за поджоги. Эмму, нашу героиню, признали невиновной, как почти две тысячи поджигателей, представших перед городскими судами, хотя дата, обозначенная в романе, несколько предваряет ту, с которой эти суды начали свою работу. Напротив, трибуналы вынесли семнадцать смертных приговоров, пять из них были приведены в исполнение, и пятьдесят девять приговоров к пожизненному заключению.