Животные

Бабушка возвращает положение головы по направлению к стыку дверей. Табло над кнопками показывает двойку. Бабуля перебирает маленькими туфельками к выходу. Двери смыкаются почти бесшумно – особенно, если сравнивать с дыханием Гектора, скрип которого напоминает ржавые карусели. Кабина снова останавливается, когда табло показывает «5».

– We’re up⁷, – говорит Мария.

– Me too⁸, – говорит женщина лет сорока в короткой юбке с кружевами внизу и прической, будто переборщила с лаком для волос, а потом выглянула из окна.

– Oh, – удивляется Мария.

– Yep, – она заходит и жмет на седьмой, поглаживая худосочные ляжки, украшенные синяками разных цветов. – Work today, – она облизывает губы, – is no end. But… what’s left for us, right? – затем выдвигает нижнюю губу и краткосрочно дует в сторону лбу, встряхивая локоны. – We’re just butterflies… floating from one flower to another⁹.

Мария больше не отвечает. Женщина выходит, протыкая ковры шпильками. На девятом этаже лифт останавливается, Мария и Гектор идут в номер по синему полу. Мимо проходит обнимающаяся парочка, которая не обращает на них внимания: парень что-то шепчет с игривой улыбкой девушке на ухо, а она в ответ прижимается к нему щекой, вытягивая левую грудино-сосцевидно-ключичную мышцу шеи. Мария проводит картой через черную коробочку на двери и Гектор заходит первым.

– Сука!.. Как же больно! – орет он и скидывает пальто.

– Что дальше, Гектор? Что мне делать?

– Полный стакан… стакан водки, – Гектор достает из шкафа красную сумку.

– Ты же не пьешь, Гектор?

– Делай, Маша… – говорит Гектор и идет в ванную.

– Поняла, поняла. Стакан водки, – Мария мечется по номеру, пытаясь найти бар.

Гектор усаживается на белое полотенце, которое здесь уже было, развязывает устройство для остановки кровотечения и шмякает его на дно ванны. Мария прилетает к Гектору вместе с едким запахом спирта; несмотря на высокую премиальность этой водки, она пахнет как и любая другая; кубики льда тренькают, ударяясь о стекло.

– Гектор… у вас был теракт? – Мария замечает темное отверстие на мышце, которую у спортсменов принято называть крылом.

– Потом, Маш, – Гектор заливает рану хлоргексидином, ручейки жидкости стекают до трусов. – Сука, да как же больно! На кой черт в подмышке столько нервов!

– Гектор, может надо скорую? – она округляет глаза.

– Нельзя, – он достает трамадол и вкалывает в плечо.

– Что значит нельзя, Гектор? Мне самой пулю доставать? Это ведь пуля, да? – Мария смотрит на занятого Гектора: тот закидывается таблетками и пьет воду из-под крана, напоминая уличного пса; затем она продолжает: – Ну прости, что беспокоюсь за тебя… А если бы я пришла с оторванной рукой, Гектор? Я бы пришла с оторванной рукой, наорала на тебя и попросила сделать вид, что все нормально. Как бы ты отреагировал? Смог бы обойтись без вопросов?

– Ранение сквозное, – Гектор достает из сумки несколько упаковок шовного материала. – Нужно только зашить.

– Смеешься? Я же не умею, – ее внутренние концы бровей тянутся к носу.

– Маш, все умеют… – временная бодрость Гектора сменяется прежней сонливостью.

– А я вот не умею, представляешь?

– Не волнуйся… Здесь одна вторая игла, – (хирургическая игла в форме дуги), – у нее такой изгиб… что справятся даже… у кого лапки…

– Очень смешно. Но ты понимаешь, о чем просишь? Это тебе не носки штопать – а я ведь и этого не делала, понимаешь?

– Ты меня любишь?.. – Гектор пытается посмотреть на Марию, но не может сфокусироваться.

– Люблю.

– Тогда зашивай… Сначала с этой стороны, потом с той… Делаешь стежок, завязываешь… отреза… стежок, завязываешь, отре… отрезаешь…

– А завязывать как?

– Да как шнурки… – Гектор закидывает левую руку в ванну, а правую укладывает на голову, выпячивая подмышку. – … Делай глоток… и давай… ты сможешь…

– Так это для меня? – верхняя губа Марии брезгливо подтягивается кверху, крылья носа разъезжаются. – Что сразу не сказал? Я бы виски налила.

– Как почувствуешь, что… что-то идет не так… пей еще и продолжай, – глаза Гектора закрываются. – Боюсь, что я… сейчас отклю…

– Гектор?.. – Мария прикладывает пару пальцев под нижнюю челюсть и нащупывает пульс. – Ох, малыш… – говорит она и переворачивает стакан над раковиной.

В номере наступает герметичная тишина. Мария собирается с мыслями, чтобы впервые зашить огнестрельную рану. Часы на ее запястье показывают 21:32. Мария моет и сушит руки, потом моет еще раз, потом снова сушит, потом снова моет и снова сушит, затем делает горький глоток и ставит виски на теплый кафель. Тремор¹⁰ с костлявых рук понемногу сходит. Она достает из упаковки иглу и пытается проткнуть горячую кожу Гектора, но ничего не выходит: возможно потому, что подобные иглы принято держать щипцами, а не потеющими пальцами, а может и потому, что кожа – о чем Мария никогда не задумывалась – сильно прочнее, чем, например, распространненый в обиходе хлопок.

– Да что не так?! – игла в руке Марии то опрокидывается, то выдвигается назад.