Животные

Мария берет передышку и смотрит на правое ухо Гектора, на котором по краю – чуть выше мочки – есть вырез как от дырокола (он говорил ей, что это шрам, полученный по юности в драке). Мария вздыхает, делает еще один глоток и продолжает. Спустя несколько попыток она покоряет первую дырку.

– Так!

Мария пытается сделать узел, но запутывается в испачканных кровью нитках. От полного стакана успокоительного остается половина. Она сушит рану стерильными салфетками из набора Гектора и не сдается. Наконец-то образуется первый узелок, но Мария затягивает слишком сильно, из-за чего узел прорезает кожу и остается в руках.

– Да будь проклято это шитье! – кричит Мария и начинает заново.

Стакан обновляется. Еще несколько минут кряхтения и получается первый шов. Раз за разом швы получаются все быстрее и крепче, а колени начинают поднывать от вмятин, несмотря на полотенце. На второй ране Мария воображает себя студенткой медицинского – получается вполне ничего, как ей кажется. Закончив, Мария заклеивает позор двумя полосками лейкопластыря по горизонтали и двумя по вертикали, на случай, если разойдутся швы. Затем она снимает с Гектора штаны и туфли, обмывает его влажным полотенцем и готовится к тому, чтобы донести девяносто килограмм мяса до кровати. Из позы огородника Мария обхватывает его под ребра и начинает тащить, иногда выкрикивая гласные, как это делают теннисистки. Уложив Гектора, она занимает диван, чтобы успокоить сердечно-сосутистую, и тоже отключается. Циферблат часов показывает 23:22. На улице совсем стемнело, если не считать искусственное освещение от фонарей, вывесок и снующих машин.

Пока тело Марии отдыхает в состоянии паралича, другая Мария – или все та же, это сложно понять – идет по кладбищу. Здесь довольно темно, но света достаточно, чтобы рассмотреть пробивающуюся зелень и серый цвет надгробий. Температура не ощущается. Мария доходит до плиты, на которой изображены какие-то каракули. Она собирается положить пахучий букет лилий, но слышит сзади чье-то мерзкое сопение. Мария поворачивается и видит двухметрового верзилу с огромными руками – кажется, что каждая из них размером с дом или гору, несмотря на то, что физически это оксюморон. Мария бросается бежать: она отталкивается ногами со всех сил, но стоит на месте. Мозг отстукивает приказы на работу всех мышц ног, но они не то чтобы не слушаются – их будто бы и нет. Мария оборачивается и вместо страшного гиганта видит желто-зеленое поле подсолнечников. Шляпки разворачиваются к ней и хором поют: «Ты где-то ле-таешь, ты где-то бе-жишь… а мы все смо-трим на тебя и сме-ем-ся, – (пауза), – смо-трим на тебя и сме-ем-ся!»

Глава 2.

Сияющие пылинки парят по номеру, словно ночью залетал пьяный Питер Пэн и зацепился за что-то – «сука, дерьмо» – топливным мешком, из-за чего рассыпалась и разлетелась по комнате вся волшебная пыльца. Многоугольная фигура белого света липнет к ковролину, всякой мебели и укрытому одеялом Гектору. Со второй попытки Гектор открывает глаза на четверть от возможного и осматривается по сторонам, чтобы понять, где проснулся на этот раз. Любое движение или шевеление вызывает острую, а затем пульсирующую боль в подмышке, но чем больше он двигается, тем привычнее становится боль. Гектор опускает ноги с кровати, несколько пошатывается и на цыпочках проходит мимо Марии: ее голова уложена на ладошках и частично спрятана под волосами. Ударившись коленкой о тумбочку с ее книгой, Гектор виновато поднимает плечи и, не проверяя сон Марии, идет в ванную с кровавыми полотенцами и повидавшей вчерашний день одеждой. Без Гектора зеркало над раковиной выглядело гораздо лучше, теперь здесь: и желтое опухшее плечо, и страшное фиолетовое пятно вокруг пластыря, и потрескавшиеся от сухости белесые губы, и перекошенные морщины, словно он сам не в восторге, что посмотрелся в зеркало, и красные черточки, которые обычно производят впечатление глаз солидного человека. Пальцы левой поднимают серебристый рычажок и вода вырывается из водопровода, чтобы утолить жажду Гектора и оживить его губы. Волоски на спине, как антенны, чувствуют сзади чье-то присутствие. Гектор разгибается и находит в отражении Марию со слипшимися от сна веками.

– Как ты? – спрашивает она и потирает уголки глаз.

– Как новенький, – отвечает Гектор; его голос звучит низко, а из-за того, что связки не набрали эластичность, он звучит еще и как-то звонко и остро.

– Ну и что вчера это было? – она падает плечом на дверной косяк и поджимает правую сторону рта, потому что это оказалось больнее, чем ожидалось.

Гектор заполняет легкие воздухом, который обогащен ионами железа из-за белков гемоглобина, которые повсюду тут раскиданы, выдыхает в зубы и со всей тяжестью состояния, в мыслях жалея себя, как бы с одолжением протискивается между Марией и дверной рамой, чтобы покинуть ванную. Он возвращается в комнату и за собой волочит стул, который стоял рядом с невысоким столиком для телефона и синих цветов, а она, будто дозорная, следует за ним. Гектор останавливается по центру, но не садится.