Жизнь адмирала Нахимова

Полчаса эскадра ведет бой с турками, и начинает сказываться губительный меткий огонь русских бомбических пушек крупного калибра.

Клубы дыма окутывают суда противника и окрашиваются в багровый цвет. Ровные языки высоко поднимаются над "Навек-Бахри". Желто-зеленое пламя показывается на корвете "Гюли-Сефид". Два подводных толчка один за другим, и страшный гул, и волны с шумом бросаются на корабли русских, точно под водой возникло второе сражение. Концевые фрегат и корвет, разбитые пушками "Константина" и "Парижа", взлетают на воздух. Подброшенные страшной силой обломки "Навек-Бахри" падают на береговую батарею и производят на ней пожар. Остатки корвета летят на купеческие суда и обрушиваются в разных местах скученных прибрежных построек. Дымные костры поднимаются над берегом. На "Ауни-Аллахе" пушки остались без прислуги. Осман-паша, расклепав цепь, стремится уйти из линии к мысу Киой-Хисар и направляется мимо "Парижа". Истомин встречает его меткими продольными выстрелами.

- Превосходно действует "Париж". Выразил бы ему восхищение, да не на чем поднять сигнал, - досадует Павел Степанович. - Пошлите мичмана на шлюпке к Истомину, пусть передаст мою благодарность.

Адмирал снимает фуражку и вытирает лоб.

- Да где же вода? Оказывается, легче взлететь на воздух двум кораблям, чем командующему эскадрой получить стакан воды.

Он оборачивается и видит вестового, который смущенно вытягивает руку с осколками стекла.

- Разбил?

- Держал, ваше превосходительство, крепко, а он хрустнул, как меня взрывом на палубу бросило.

- Руку поранил? Нет? Ну, и слава богу. Принеси хоть в кружке воду.

Он жадно пьет теплую, горькую от пороховой копоти воду, протягивает кружку матросу, но новый взрыв - и кружка катится то палубе и матрос отброшен в сторону. И мичман Костырев, который собирался идти на шлюпке, засыпан градом осколков. У мичмана вырвана пола куртки, окровавленная рука беспомощно повисла. Он морщится от боли, а упорный матрос уже на корточках ползает за укатившейся к борту кружкой и ловко подбирает ее у шпигата. .

- Счастливо отделались, - спокойно говорит адмирал, выдирая щепу, вонзившуюся в его густой эполет.

Костырев, обвязав платком пораненные пальцы, спешит выполнить приказание командующего. Теперь он даже счастлив - появится на "Париже" раненый, с личным поручением Павла Степановича. То-то позавидуют мичманы "Парижа".

Капитан Барановский оправился от контузии. "Мария" сосредоточивает огонь на "Фазли-Аллахе", а "Константин" на "Неджми-Фешане" и "Несими-Зефере". Эти фрегаты тоже отклепывают цепи и бросаются к берегу.

- Идет дело хорошо, - отрывисто бросает Барановскому Павел Степанович, наблюдая огонь "Чесмы" по высокой батарее под горой Ада-Кьой.

Колонне Нахимова остается только подавить батарею на молу, полузасыпанную после взрыва корвета. В колонне Новосильского бой продолжается. Пароходы "Таиф" и "Эрекли" развели пары и прорываются к выходу из залива перед русской линией, Истомин одним залпом заставляет "Эрекли" повернуть обратно, но "Таиф", идя зигзагами, лишает "Париж" верного прицела, развивает 11-узловый ход и убегает из залива. Истомин возобновляет огонь по фрегату "Дамиад". "Три святителя" и "Ростислав" заставляют избитые фрегаты "Низамие" и "Каиди-Зефер" броситься к молу.

В это время Нахимов слышит пальбу в далеком тылу, на входе в залив...

17 ноября Корнилов пришел на "Одессе" в Севастополь из Николаева. Узнав о намерениях Нахимова, он велел вновь развести пары и приказал контр-адмиралу Панфилову немедленно следовать за ним с пароходами "Крым" и "Херсонес" к Синопу.

Все три парохода, только что вооруженные бомбическими пушками, ходили на товаро-пассажирской линии Одесса - Константинополь и плохо приспособлены к новому, немирному назначению. Пушки, расставленные на бортах по обе стороны колесных кожухов, утяжелили суда, и они утратили свою проектную скорость.

Несмотря на нетерпение, Владимир Алексеевич может подойти к Синопскому перешейку только 18 ноября после полудня. На пароходах издалека слышат грозную канонаду, а затем за узкой полосой земли, закрывающей вход в залив, видят окутанный дымом клотик "Марии" с развернутым по ветру флагом Нахимова.

Федор Керн, командир "Одессы", спешно ворочает на мыс Ада-Кьой. Городские постройки и холмы снова закрывают рейд от отряда Корнилова. К Владимиру Алексеевичу доходят лишь отзвуки грохочущих орудий и гул взрывов. Небо на юге багровеет, как на ветреном закате солнца. Не зная, что означают взрывы, Корнилов мрачно смотрит с мостика и кусает губы, томясь неизвестностью.

Наконец сызнова открывается рейд в черно-багровом дыму. Солнце, пробившееся сквозь тучи, похоже на бледную луну в беззвездном небе. Лучи его не проникают сквозь тяжелые облака от пожаров и пальбы. Владимир Алексеевич напряженно рассматривает исковерканные суда турок и неподвижные линии гордых высоких кораблей Нахимова.

- Успех! Успех! Полная победа! Да и можно ли было сомневаться в черноморцах с Павлом Степановичем во главе!