Жизнь Антона Чехова

Август выдался настолько знойным, что вокруг Мелихова начались лесные пожары. На солнце жара доходила до сорока пяти градусов. На деревьях пожелтели листья, выгорели пастбища. Но Антону спасать лес было уже не под силу. Он еще в Петербурге признался В. Тихонову: «Раскис я совсем. Все хочется лежать». Когда Антон присаживался отдохнуть, писать с него портреты бралась Александра Хотяинцева. Третьего августа от Лейкина прибыли новые щенки, Нансен и Лайка, – Бром принял их в штыки. Между тем Мелихово покидали последние родственники. Кузена Володю чуть ли не силой разлучили с соседской гувернанткой Мадлен и купили билет в Таганрог. На Успение Павел Егорович записал в дневнике: «Приезжих гостей не было, только Семенковичи, Француженка, Батюшка и Учитель Талежский. <…> Вечером приехал из Москвы Доктор [Свенцицкий

] Викентий Антонович». На следующий день приехала и заночевала фельдшерица Зинаида Чеснокова. Вместе с доктором они пользовали кухарку Марьюшку, но в конце концов ее увезли в московскую клинику. Измученные хлопотами по хозяйству, занемогли и сами Чеховы: Маша начала принимать бром, а Павлу Егоровичу Антон дал желудочные капли. Однако иные из надоедливых гостей никак не могли расстаться с Мелиховым: то и дело туда наведывался флейтист Иваненко, положивший глаз на Марию Дроздову. («Иваненко опять приехал», – ворчливо записывал в дневнике Павел Егорович; «Иваненко говорит без умолку», – жаловался Антон в письме к Маше.) Антона уже не хватало на то, чтобы поддерживать семейную гармонию, и работник Роман снова восстал против Павла Егоровича. Тот отобразил события в дневниковой записи от 15 июня: «Роман получил три рубля. Поил мужиков и Баб на сенокосе и в трактире водкою. <…> Мужики не докосили траву». После смерти младенца у Романа с женой разладилась семейная жизнь. Другие работники тоже отбились от рук. Горничная Маша забеременела от Александра Кретова. Антон обещал собрать девушке приданое, если Кретов на ней женится, но отставной солдат к этому предложению отнесся неопределенно.

Будь Антон покрепче здоровьем, он бы прекрасно управился с мелиховским хозяйством, однако на этот раз Павлу Егоровичу, Евгении Яковлевне и Маше предстояло втроем продержаться осень и зиму. Евгения Яковлевна в письмах не упоминает о болезни Антона – она озабочена драпом на пальто, урожаем картофеля, катарактой у Марьюшки. Павел Егорович писал Ване 22 августа: «Антоша <…> скоро уедет. Здоровье его много поправилось, повеселел, перестал кашлять, а это главное. <…> Скучно нам оставаться одним, я и мать, жить в деревне. Маша будет ездить в Москву каждую неделю»[399]

. Ни у кого и в мыслях не было удерживать в Мелихове Антона. Александр с головой ушел в свои новые увлечения: езду на велосипеде и пропаганду трезвого образа жизни. Вместе с врачом, психиатром В. Ольдерогге, они в Финском заливе подыскали три острова, намереваясь устроить там колонии для алкоголиков. Антон замолвил о брате словечко перед Сувориным, тот переговорил с министром финансов С. Витте, и перед энтузиастами забрезжила солидная субсидия в несколько десятков тысяч рублей. В Ярославле, ожидая первенца, Миша с Ольгой тоже надеялись хотя бы в долг получить от Антона вспомоществование.

А Маша чувствовала себя обиженной жизнью. Обнадеженная Бразом и Хотяинцевой, она решила выучиться на художницу, но, несмотря на ходатайство Левитана, не смогла поступить в Московское художественное училище. Иосиф Браз на ее душевное движение не ответил, и тридцатичетырехлетняя Маша осталась в Мелихове вековать свой девичий век, немало отягощенный семейными заботами и мало скрашенный семейными радостями.

Пока Лика размышляла, не последовать ли ей за Антоном во Францию, Александра Хотяинцева уже собиралась в дорогу. Друзья подталкивали Чехова к отъезду. Уговоры Левитана становились настойчивей. При всей своей неприязни к немцам он поехал в Наугейм принимать ванны и заниматься гимнастикой. «Изредка совокупляюсь (с музой, конечно)», – докладывал он Антону. Пейзажи Ривьеры он находил слащавыми, душа его стремилась в волглые подмосковные леса – губительный для здоровья, но неизбывный источник вдохновения. Однако Антону он советовал: «Все в один голос говорят, что климат Алжира чудеса делает с легочными болезнями. Поезжай туда и не тревожься ничем. Пробудь до лета, а если понравится – и дольше. Очень вероятно, что я подъеду к тебе и сам». С Машей Левитан был более откровенен: «Что Вы поделываете, дорогая моя, славная девушка? Ужасно хочется Вас видеть, да так плох, что просто боюсь переезда к Вам, да по такой жаре вдобавок. Я немного поправился за границей, а все-таки слаб ужасно <…> Должно быть, допел свою песню»[400].