Жизнь Антона Чехова

Лика писала Антону 12 сентября: «Я недавно размышляла о Вашем романе с писательницей и додумалась вот до чего: ел, ел человек вкусные и тонкие блюда – и надоело ему все, захотелось редьки! <…> Я по-прежнему думаю о Вас, одним словом, все идет своим порядком. Впрочем, вот новость. Танька [Щепкина-Куперник

] приехала в Москву, и в лице у нее еще больше той Reinheit, которую Вы так цените в женщинах и которой так много в лице m-me Юст! <…> Впрочем, я не завидую, она очень симпатична и интересна, и я вполне одобряю».

В ответ Антон предложил Лике встретить ее на вокзале, когда та прибудет в Париж. По поводу Reinheit он возразил, что в женщинах ценит еще и доброту, не преминув при этом сообщить, что берет уроки французского у молоденькой девушки Марго. Лика в то время была озабочена добыванием денег, чтобы в Париже «броситься Антону на шею», и собиралась отдать под залог свою землю. Разлука с Антоном сблизила ее с Ольгой Кундасовой, и вдвоем они частенько прогуливались по московским улицам: Ольга вела счет мужчинам, оглянувшимся на Лику. Возможно, более солидный опыт Ольги – она была на пять лет старше Лики – подвигнул последнюю на решительный шаг, о котором она и сообщила Антону 5 октября: «Вот и я за Вас порадовалась, что наконец-то Вы взялись за ум и завели себе для практики француженку. <…> Пусть она Вас расшевелит хорошенько и разбудит в Вас те качества, которые находились в долгой спячке. Вдруг Вы вернетесь в Россию не кислятиной, а живым человеком – мужчиной! Что же тогда будет! Бедные Машины подруги! <…> В сыре Вы ничего не понимаете и, даже когда голодны, любите на него смотреть только издали, а не кушать. <…> Если и относительно своей Марго Вы держитесь того же, то мне ее очень жаль, тогда скажите, что ей кланяется ее собрат по несчастью! Я когда-то глупо сыграла роль сыра, который Вы не захотели скушать».

Чехов снова оказался в Европе без пенсне. Он попросил Машу выслать ему рецепт на линзы, прописанный доктором Радзвицким, но вместо него получил рецепт на мазь. Не решаясь разоблачиться, он прогуливался по пляжу в костюме и развлекал юных дочерей Соболевского, в то время как их отец, в купальном одеянии походивший на Петрония, плескался в море. По близорукости Антон то и дело натыкался на знакомых, которых в пенсне обошел бы стороной. Незадолго до отъезда из Биаррица ему повстречался Лейкин, запечатлевший это со бытие в дневнике: «20 сентября <…> Смотрю – подходит ко мне Ан. П. Чехов <…> Чехов не купается здесь, а только пользуется морским воздухом. По-моему, он совсем поправился. От моря он взбирался с нами на крутой берег, и одышки у него не было».

Через два дня Антон вместе с Соболевским выехали в Ниццу, по дороге завернув в Тулузу. На Лазурном Берегу они остановились в рекомендованной Лейкиным гостинице – в Русском пансионе на улице Гуно: тогда это был смрадный переулок, соединявший вокзал с Английским бульваром. Помимо дешевизны пансион привлекал еще и тем, что его хозяйка, Вера Круглополева, была русская. Во Франции она жила уже лет тридцать, попав сюда в качестве горничной при купеческой семье и не по желав вернуться в Россию. Благодаря этому факту постояльцам-подавали на обед русские щи. К тому же она была своеобразной живой легендой пансиона – в браке с чернокожим матросом у нее родилась дочь-мулатка, Соня, теперь уже взрослая девушка, занимавшаяся ночным промыслом.

Своим домашним Антон написал, что проведет в Ницце; лишь октябрь, но ему было жаль уезжать от чудной осенней погоды. Да и общество – не только живых, но и мертвых – пришлось ему по вкусу. К западу от города простирались кладбища, причем русский погост расположился на самой вершине холма с живописным видом на море. Здесь нашли свой последний приют ссыльные революционеры, раненные в боях офицеры, чахоточные аристократы, а также врачи и священники, когда-то пользовавшие бывших земляков под сенью пальм и бугенвиллей. А что до живых, то к их услугам были две православные церкви, читальня и русские врачи, а также адвокаты.