Жизнь Антона Чехова

Однако по мере сближения Чеховых и Книппер не только брата, но и сестру стало беспокоить одно обстоятельство: отношения Ольги и Немировича-Данченко не ограничивались делами театральными. Талантливый педагог, он уже давно держал ее в плену своего обаяния, несмотря на недовольство Ольгиной матери. В российских театрах ведущая актриса часто становилась любовницей режиссера, и роман Книппер с Немировичем не прервется даже тогда, когда Ольга с Антоном станут вести себя как будущие муж и жена (кстати, по этому поводу Немирович ревности не выказывал)481. В свою очередь Антон был дружен с женой Немировича, Катишь, которую недолюбливала Ольга. Маша предлагала Антону свою помощь: «Немирович <…> был у меня, сидел долго, много болтали, и у меня явилась мысль отбить его у Книппер».

Впрочем, у Антона, в отличие от Ольги, в то время других сердечных увлечений не было. Лика Мизинова уже вернулась в Москву и томилась в одиночестве, однако он не жаловал ее письмами, а Маша не одобряла ее попыток влиться в богемную театральную компанию. Все мысли Антона были об Ольге Книппер, и 11 ноября он с грустью писал Маше: «Завидую ему [Немировичу-Данченко],

так как для меня теперь несомненно, что он имеет успех у одной особы». По его признанию, он чувствовал себя, как стоящее в его доме пианино: «на нас тут некому играть». В саду он высадил кипарисы, а татарское кладбище отделил от своего участка колючей проволокой. В Крыму тем временем началось бабье лето, и Антон приободрился не только духом, но и телом. В конце концов он решил продать Кучук-Кой, а вместо него купить в Гурзуфе домик с участком пляжа. Немирович-Данченко стал поговаривать о том, чтобы привезти в Ялту МХТ и показать Антону «Дядю Ваню».

Марксу Антон отослал все отобранные им ранние рассказы и теперь ожидал наплыва корректуры. Той осенью к нему вернулось вдохновение. Для «Русской мысли» он написал классический рассказ из жизни ялтинских отдыхающих, «Дама с собачкой». Его герой, циник и курортный ловелас Гуров, заводит роман с молодой и несчастливой в браке Анной; в результате он настолько увлекается ею, что приезжает вслед за ней в ее родной провинциальный городишко, и мимолетное увлечение обращается в сильное, неотвязное чувство. Рассказ в некотором смысле оправдывает супружескую неверность и, таким образом, отрицает толстовский роман «Анна Каренина»: из всего, что было написано Чеховым, эта история доставила Толстому самое большое огорчение. Гуров, однако, не есть некий одномерный герой: это Дон Жуан, которого посетила большая любовь. В начале рассказа он подразделяет всех женщин на хищниц и жертв и, как ницшеанец, видит в них лишь низшую расу. Что же происходит с ним в конце: он влюбляется или его просто беспокоит первая седина? Единственное, что не вызывает сомнения, — это горы и море, против которых ничтожно и преходяще все, «что мы сами мыслим и делаем, когда забываем о высших целях бытия». Тема прелюбодеяния, затронутая Чеховым в рассказе, воскресила интерес к нему читающей публики; в «Даме с собачкой» он дал ей понять, что, несмотря на слухи о безнадежной болезни, он еще далеко не исчерпал себя как писатель.

В письме от 24 ноября Антон окончательно подтвердил Немировичу-Данченко, что обдумывает новую пьесу: «У меня есть сюжет „Три сестры“», — писал он, но взяться за нее собирался только после завершения начатых рассказов. До наступления зимы он посадил выписанные из Сухума лимон, олеандры и камелии. Приблудному щенку, который приходил к Чеховым спать под маслиной, позволили остаться и дали кличку Каштан. «А кошек будем стрелять», — вынес безжалостный приговор Антон, и это при том, что его брат в Петербурге теперь работал редактором в «Вестнике Общества покровительства животным». Вскоре подули холодные ноябрьские ветры, оборвали с магнолий листья и заперли Антона в четырех стенах. В доме неподалеку случился пожар, и Антон с беспокойством следил за тем, в какую сторону летят искры: свое жилище он не успел застраховать. Чехов трудился над новой повестью и делал наброски к пьесе «Три сестры», которая станет самой тонкой и сложной из всех до сих пор написанных им пьес. Письма писал нечасто. Братья были им недовольны. Миша снова жаловался Маше: «Мать где-то на краю света, там внизу, за горами, я — на дальнем севере, ты — ни там, ни тут. <…> Антон загордел <…> В этом же году он уделил мне только одну минуту — в вагоне скорого поезда. <…> Куда за один только этот год прожиты: 25 тысяч от Маркса, 5 тысяч от Коншина, 3 тысячи от „Чайки“ и от „Дяди Вани“? Ведь если дом и имение стоят 25 тысяч, то и тогда (по моим вычислениям) восьми тысяч некуда девать». В ялтинском отделении «Общества взаимного кредита» у Чехова на счету лежало девять тысяч рублей.