Жизнь Антона Чехова

Крымское лето подходило к концу. Чеховское подворье покинул один из ручных журавлей, а другой, ослепший на один глаз, тоскливо ходил по пятам за садовником. Горничная Марфа Моцная оставила Чеховых, перебравшись в Ливадию к дядюшке. Однако и теперь Антон не чувствовал желанного уединения — он стал просить Машу забрать к себе на осень Евгению Яковлевну. Сестра сопротивлялась: «Но если бы ты знал, как мне трудно было отвозить ее в Крым! Я в Москве в смысле хозяйства устроилась на студенческий лад, кровати совершенно нет, посуды тоже мало, все весной я отправила в Ялту Ведь польют дожди, начнут у нее ноги ломить, холодно, сыро».

Она подозревала, что Антон куда-то собрался, и спрашивала: надолго ли? Самой же ей хотелось походить в Москве по театрам, и Евгению Яковлевну она согласилась взять к себе лишь с января. Антон поступил по-своему: 23 сентября он посадил Евгению Яковлевну на пароход в Севастополе; там знакомые Чехова попытались накормить ее обедом (от которого она отказалась, боясь за свои вставные зубы), а потом проводили на московский поезд.

«Очень благодарю тебя, большое спасибо, что мне доставил удовольствие» [495]

, — написала Евгения Яковлевна Антону, добравшись до Москвы. Маша, недовольная поворотом событий, ограничилась припиской к письму матери. Ольга повела Евгению Яковлевну на зрелищную историческую драму «Царь Федор Иоаннович», открывшую новый сезон МХТа. Евгения Яковлевна изъявила желание побывать и на «Снегурочке», но отнюдь не стремилась увидеть пьесы сына. (Как и Павел Егорович, она полагала, что литературный труд Антона являл собой презренный и недостойный упоминания источник дохода.) Ольга писала о ней Антону 11 октября: «Бедная, ей все чудится, что я заграбастую ее Антошу и сделаю его несчастным!» Евгения Яковлевна благосклонно воспользовалась гостеприимством Ольги, однако продолжала оставаться настороже. Антон блаженствовал в одиночестве и не поддавался на искушения Ольги: «Неужели тебе не хочется увидеть твою актрису, поцеловать, приласкать, приголубить? Ведь она твоя»[496].

Пьеса «Три сестры» между тем приобретала более ясные очертания, хотя Антон и пожаловался Ольге, что одна из его героинь «захромала». Пришло письмо от Ю. Грюнберга, управляющего конторой издательства Маркса: прослышав, что Чехов работает над новой пьесой под названием «Две сестры», они захотели включить ее в седьмой том сочинений. Антон ответил, что даст пьесу лишь после того, как она будет поставлена на сцене и напечатана в журнале.

Гостей, стремившихся в Аутку, Антон решительно отваживал — исключение было сделано лишь для неугомонного Сергеенко[497]

и для Ольги Васильевой. Став к тому времени независимой восемнадцатилетней барышней, она приехала в Ялту из Ниццы в сопровождении няни и трехлетней девчушки Маруси, которую взяла на воспитание из смоленского сиротского дома. Антон привязался душой к ребенку, чем немало удивил писателя Куприна, наблюдавшего, как Маруся, забравшись к Чехову на колени, что-то лепетала и теребила ручонками его бороду. Антона едва ли кто раньше видел в подобных сценах публичного проявления нежных чувств — разве что по отношению к таксам Брому и Хине. А если бы кому попались на глаза письма Антона Васильевой, где он называет себя Марусиным «папашей», то слухи полетели бы во все стороны со скоростью лесного пожара.

Девятого сентября сгорел ялтинский театр; Антона это не слишком огорчило: «Он был здесь совершенно не нужен, кстати сказать»[498]. Жизнь в Аутке со старухой Марьюшкой в качестве кухарки была несладкой: Антон писал «Трех сестер», довольствуясь постными супами и рыбой. От работы его отрывали лишь приступы кашля, попавшие в мышеловку мыши и Каштан, чью лапу раздавило повозкой. О близких своих Антон не беспокоился. Ваня и Маша на брата сердились, «а за что — неизвестно», — писал он Ольге. Та же все настаивала на его приезде в Москву; Антон в ответ пытался найти оправдание их жизни порознь: «виноваты в этом не я и не ты, а бес, вложивший в меня бацилл, а в тебя любовь к искусству». Чехов и не помышлял о поездке в Москву до завершения работы над пьесой; туда он думал выбраться лишь к началу репетиций, поскольку не решался доверить Станиславскому четыре «ответственных» женских роли. Ольге же тем временем понадобилась его моральная поддержка: ее огорчали недружелюбные отклики прессы на спектакль «Снегурочка», в пьесе «Одинокие» Станиславский слишком выставлял себя напоказ, а на спектакле «Иванов» в зрительном зале звучали антисемитские высказывания.

Двадцать третьего октября, послав вперед себя череду телеграмм, Антон прибыл в Москву с рукописью пьесы «Три сестры». На следующий день он прочитал свое творение труппе МХТа. Ответом ему была сконфуженная тишина в зале — никто не ожидал, что пьеса будет столь сложной и безрадостной. Затем Чехов посмотрел спектакль «Доктор Штокман» Ибсена. Вернувшись к себе в гостиницу «Дрезден», он обнаружил там соблазнительную записку Ольги: «Сиди в „Дрездене“ и переписывай [пьесу], я приеду, принесу духов и конфет. Хочешь? Ответь, да иль нет?»