Жизнь Антона Чехова

Туда же приехал и Бунин — и задержался в Ялте на те две недели, что там были Ольга и Маша. Все вместе они поехали на дачу в Гурзуф, где весело завтракали в ресторане, после чего Антон выписал Бунину шутливый счет для покрытия его доли расходов. Наконец, гости разъехались: Маша направилась в Москву, Бунин — в Одессу, покинула чеховский дом и Ольга. Всю дорогу до Москвы она горько плакала — как показалось Маше, от мучительной зубной боли. Однако из письма Ольги к Антону мы узнаём истинную причину ее слез: «Не могу отделаться от мысли, что мы зря расстались <…> Это делается для приличия, да? <…> Ты промолчал. Я решила, что тебе не хочется, чтобы я была у тебя, раз Маша уехала. Que dira le monde?[512] <…> У меня остался какой-то осадок, впечатление чего-то недоговоренного, туманного. <…> Я так ждала весны, так ждала, что мы будем где-то вместе <…> станем ближе, и вот опять я „погостила“ в Ялте и опять уехала. <…> В Москве все поражены, узрев меня, не могут понять причины моего приезда. <…> Приезжай в первых числах, и повенчаемся и будем жить вместе. Да, милый мой Антоша?»

На следующий день Ольга снова писала Антону: «Вдруг мне кажется, что ты уже охладел ко мне <…> что ты не смотришь на меня, как на близкого тебе человека. <…> Ну прости, милый мой, что я опять об этом».

Пока Ольга была в Ялте, Антон получил письмо от другой Ольги — Васильевой, с сообщением, что она приехала на два месяца в Гурзуф с приемной дочерью Марусей: «Будете ли Вы меня очень ругать за мое желание еще хоть раз посмотреть Вас? Ваша Маша чудный ребенок, но я бываю очень зла с ней». В начале апреля она послала фотографию девочки Евгении Яковлевне, а Антону написала, что завещает ему Марусю в благодарность «за все счастье, за всю радость, которую Вы доставили мне, навещая меня в Ницце, — без мамы никогда так счастлива не была, да и не буду. Маруся добрый, хороший ребенок — я его не стою. Часто я ей завидую, что не могу, как она, рассчитывать на ласковое слово от Вас».

Неделю спустя от нее пришла телеграмма: «Voudrais venir Gourzouff etre plus pres vous, puis-je, ne vous fachez pas»[513]. Антон ответил, что в Гурзуфе есть «недурная» гостиница, и присовокупил «нижайший поклон милой дочке Маше», велев ей не шалить, «иначе папаша рассердится и, пожалуй, возьмется за розги». Через неделю после Пасхи Антон повидался с Ольгой и Марусей. Васильева к тому времени перебралась в Аутку и обосновалась на соседней даче. Одолжив у него денег, она демонстративно прислала в залог золотые монеты. В тот самый день, когда Маша, Бунин и Ольга уезжали из Ялты, Антон письмом заверил Васильеву, что не возражает против того, что она живет по соседству и без компаньонки

[514].

Ответ Антона на череду писем Ольги Книппер был, пожалуй, самым сердечным из всего когда-либо адресованного ей: «Я не удерживал тебя, потому что мне в Ялте противно и потому что была мысль, что все равно скоро увижусь с тобой на свободе. <…> Напрасно ты сердишься <…> Никаких у меня тайных мыслей нет».

Он ждал от нее сочувствия и взывал к ее актерскому самолюбию: «Мой кашель отнимает у меня всякую энергию, я вяло думаю о будущем и пишу совсем без охоты <…> Минутами на меня находит сильнейшее желание написать для Художественного театра четырехактный водевиль или комедию. И я напишу, если ничто не помешает, только отдам в театр не раньше конца 1903 года».

Они непременно обвенчаются и проведут медовый месяц там, где захочет Ольга, хоть на Северном Ледовитом океане. Она же беспокоилась о том, чтобы он не забыл взять в Москву свой паспорт. Теперь она была «Олей», «лютераночкой», «собакой» — так отныне она будет подписывать свои письма. Антон был готов пойти под венец хоть в день приезда — при условии, что «ни одна душа в Москве не будет знать о нашей свадьбе»; он всего более хотел избежать поздравлений и шампанского, «которое нужно держать в руке и при этом неопределенно улыбаться». Дожидаясь, пока ему не станет лучше, он дни напролет проводил в разговорах с Куприным, который, по его собственному признанию, перепробовал в жизни все, кроме беременности. Однако чеховская записная книжка запечатлела и другие, не столь радужные настроения Антона: «чувство нелюбви, спокойное состояние, длинные, спокойные мысли. <…> Любовь. Или это остаток чего-то вырождающегося, бывшего когда-то громадным, или же это часть того, что в будущем разовьется в нечто громадное, в настоящем же оно не удовлетворяет, дает гораздо меньше, чем ждешь».