Жизнь без Роксоланы. Траур Сулеймана Великолепного

Селим в ответ фыркнул:

– Вон Мустафе скажи, у него коленки трясутся!

Старший шехзаде разозлился:

– Ничего у меня не трясется! Лучше на себя посмотри, слизняк.

Селим принялся дразниться:

– Трясутся, я видел… И писал ты три раза, пока мы здесь ждем.

Будь Селим постарше, получил бы оплеуху, но не драться же четырнадцатилетнему с малышом? Мустафа, фыркнув, отошел подальше. Он не боялся, просто наставник посоветовал не допускать желания помочиться хоть чуть, чтобы этого не произошло во время церемонии.

Мехмед урезонивал младшего братца, при этом тихонько посмеиваясь. Мустафа всегда ненавидел детей Хуррем, считая их незаконнорожденными. Почему? И сам бы не мог объяснить, нутром чуял, что соперники.

Но тогда султану рассказали, что после обрезания у Селима спросили, очень ли было больно. Малыш пожал плечами:

– Какая разница?

И вдруг поинтересовался:

– Когда родился Мехмед Фатих, случилось много всяких чудес. А когда я родился, чудеса были?

Наставник смущенно развел руками:

– Не припомню…

Селим махнул рукой:

– Значит, я не буду великим, мне ни к чему стараться!

Вокруг с облегчением рассмеялись, а надо бы насторожиться. Но кто тогда мог знать, что именно Селиму предстоит принять меч Османов после Сулеймана?

О чем спрашивал Селим?

В тот год, когда родился будущий, седьмой султан Османов Мехмед Фатих (Завоеватель), во всех землях Османов произошли дивные события, которые сочли за счастливые предзнаменования (правда, эти предзнаменования никто не связал с рождением у султана Мурада очередного сына, шехзаде и без Мехмеда хватало): много кобыл принесли по два жеребенка сразу, также овцы, козы, верблюдицы, созрели четыре урожая за год, плодов было столько, что у деревьев ломались ветки, а виноград лежал на земле…

Только позже такие предзнаменования связали с рождением Фатиха, который сумел захватить твердыню христианского мира – Константинополь, то есть совершить то, чего не могли сделать до него очень сильные султаны.

Нет, когда родился Селим, такого не было, Константинополь, давно ставший Стамбулом, с трудом оправлялся от бунта янычар, в предыдущий год перевернувших свои котелки и разграбивших половину города.

Сулейман вместе со всеми посмеялся над пересказанным ему ответом малыша Селима:

– Хорошая шутка.

Но это не была шутка, устами младенца говорила истина, он не болтал, а сделал для себя вывод: третий сын, старше его два достойнейших, сильных, здоровых шехзаде, надеяться не на что. Но по закону того же Фатиха пришедший к власти брат просто уничтожит остальных шехзаде и их сыновей. Конечно, всякое в жизни бывает, у султана зараза уже унесла двух самых старших сыновей, но надеяться на то, что братья умрут, глупо. Селим не надеялся, он решил жить в свое удовольствие столько, сколько получится.

Это позволяло учиться вполсилы, тренироваться так же, интересоваться чем угодно, только не устройством государства или делами отца. Пусть старшие интересуются, им полезно.

Детская шутка обернулась неготовностью к правлению.

Почему же Сулейману временами казалось, что это лишь маска, личина, под которой скрывается настоящий Селим, которого не знает никто?

Когда шехзаде уезжал в Манису вместо умершего шехзаде Мехмеда, нашел для него умнейшего визиря – Мехмеда-пашу Соколлу. Этот едва ли не толковей Ибрагима-паши, который когда-то наставлял самого Сулеймана. Мехмед-паша умен, предусмотрителен, способен предвидеть любые неприятности и из любых неприятностей шехзаде вытащить.

Почему Селим и почему именно к нему приставлен Соколлу? А разве Баязид принял бы такого наставника? Визирь выполнял не только роль наставника, он зорко следил, чтобы Селим не изменил своего отношения к жизни и престолу, это было в интересах султана, такой наследник вовсе не мешал его собственному правлению.

Удивительно, но Мехмед-паша успевал все: командовать флотом, принять участие в походе на Тахмаспа, когда был казнен Мустафа, заседать в Диване в качестве третьего визиря и зорко приглядывать за шехзаде Селимом. Вот и теперь явно под его твердой рукой Селим не воспротивился отцовской воле, а послушно согласился последовать из Манисы в Конью.

Письмо Рустема-паши не дошло до шехзаде Баязида, а если бы и дошло, мятежный принц не послушал бы совет визиря, он усмотрел в приказе падишаха желание унизить его относительно старшего брата. Если бы Повелитель просто перевел его в Амасью, пожалуй, стерпел бы, но заменить в Конье Селимом… это слишком. Чтобы немного погодя Селим сказал, что исправил все ошибки младшего брата? Чтобы воспользовался всем, что Баязид успел сделать в этой провинции? Почему, ну почему снова такая несправедливость?

А слева и справа подзуживали, нашептывали, что это брат виноват в предпочтении отца, что нельзя покоряться, нужно ответить, пусть Повелитель увидит твердость духа своего младшего сына…