Жизнь без Роксоланы. Траур Сулеймана Великолепного

Михримах заметила, что с мужем что-то не так. Мрачен, на вопросы отвечал коротко…

Рустем не стал рассказывать жене о своих подозрениях, а также о том, что встречался с бывшим венецианским послом Бернардо Навагерро, который всегда хорошо относился к нему. Навагерро посоветовал прекратить розыски автора письма и вообще прекратить какое-то расследование:

– Поверьте, паша, для государства это уже не опасно, а для вас может стать опасным смертельно. Не стоит искушать судьбу.

– Я хочу знать, кто писал. Вы знаете?

– Нет, но если бы и знал, то не сказал. Венеция уже не та, но силы в Стамбуле пока имеет. Не стоит искушать судьбу, – повторил бывший посол.

В тот же день Навагерро отбыл из Стамбула, хотя намеревался пробыть по делам еще месяц. Рустем почти не сомневался, что до дома не доберется.

То, что с ним не шутили, понял, когда почувствовал себя плохо. Иосиф Хамон с изумлением констатировал:

– Водянка. Паша, я никогда не наблюдал у вас склонности к такой болезни. Вы подвижны и не тучны…

Улучив минуту, когда Михримах не слышит, Рустем усмехнулся:

– Меня отравили. Это не водянка. Ищите яд.

Не нашли. Никакие противоядия и лекарства не помогли. О чем-то догадалась Михримах, потребовала:

– Рустем, я понимаю, что ты отравлен. За что?

Тот покачал головой:

– Нет, даже если бы знал, кем и за что, не сказал бы.

– Я сама доберусь.

Он сжал ее руку:

– Нет, не смей! Держись от власти подальше, и все.

– Как я могу держаться подальше, сидя в Топкапы?

– Больше ни во что не вмешивайся. Ты еще должна увидеть внуков. Я почти все завещал вам с Хюмашах, вам хватит. И кое-что Фонду. Проследи за этим всем.

– Рустем, если ты не скажешь, за что тебя отравили, я найду сама. Ты меня знаешь, я не остановлюсь.

– Я действительно не знаю, за что и кто. А догадки могут далеко завести. Не трать время на это, лучше посмотри, сколько я тебе оставляю дел!

Рустем-паша умер, как врачи объявили, от водянки 10 июля 1561 года, оставив огромное состояние своим жене и дочери и множество начатых благотворительных проектов, обеспеченных отдельными суммами. Часть состояния Рустем завещал Фонду Хуррем Султан и фондам, основанным им самим.

Но на площадях и в Бедестане об этом не кричали, даже когда через десять лет его вдова снова внесла огромные деньги от его имени на благотворительность.

Просто благотворительность тоже бывает разной – шумной и копеечной или щедрой и некрикливой.

Рустема-пашу похоронили рядом с шехзаде Мехмедом.

Только Хюмашах услышала, как мать тихо произнесла:

– Я найду твоих убийц, Рустем…

По заказу Михримах Султан архитектор Синан построил в Уксюдаре мечеть ее имени. У мечети только один минарет вместо обычных двух или четырех – это знак вдовьей одинокой доли Михримах. Она осталась верна мужу, замуж больше не вышла и выполнила все его завещания – строила и строила, ремонтировала, кормила, лечила… Но только одна мечеть носит ее имя, остальное посвящено либо мужу, либо матери, либо отцу. Либо вообще безымянно, ведь лучшая память не та, что назовет твое имя, а та, что отзовется благодарностью в сердце, пусть даже безымянной благодарностью.

Персидский шах Тахмасп решил, что лучше получить хорошие деньги за своего почетного гостя, который давно стал пленником и уже не почетным, чем продолжать тратить деньги на его содержание, без надежды, что это когда-то окупится. За три года семь раз представители Османов приезжали к шаху с богатыми дарами, все это были люди шехзаде Селима и Мехмеда-паши…

Шах позволил себя уговорить, и на следующий год после смерти Рустема-паши шехзаде Баязида и четверых его сыновей должны были передать в Казвине посланникам Османов. Но посланники получили только тела мятежного и давно раскаявшегося шехзаде и его сыновей, Селиму и его наставнику вовсе не был нужен живой Баязид даже в тюрьме Стамбула. Что, если султану придет в голову простить младшего сына? Нет, лучше избежать этой опасности.

Шехзаде и его сыновей удушили посланники Селима еще в Казвине, а чтобы и сама память о мятежном принце оказалась стерта, их похоронили за пределами городских стен далекого города Сивас в Малой Азии.

Кто расправился с Баязидом, отец или…

Сулейман, получив известие о казни младшего сына, остался невозмутим. Знал, что так и будет? Не простил или просто уже не мог ничего поделать?

В оправдание себе он часто вспоминал последнюю волю своей Хуррем. Она всю жизнь, сколько была рядом с ним, не уставала биться против закона Фатиха, повелевающего, вернее, разрешающего Повелителю казнить любого, кто посягнет на законную власть. А перед самой смертью вдруг…

Сулейман вспоминал одну из последних бесед. Хуррем тогда была уже совсем слаба, врачи говорили, что до завтра не доживет. Сулейман обнаружил у нее в кулачке христианский крестик, был потрясен, решив, что она снова крестилась в свою веру…

Дыхание Хуррем сбилось, снова накатила боль. Но она сделала усилие, нельзя умирать, не сказав последние слова…

– Сулейман, исполни мою последнюю волю…

Хуррем кусала губы, собираясь с духом и силами.

– Говори, исполню.