Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси

— Ты тоже уходи, — бесстрастно велел Ван Чэнь, заметив ее.

Этого Лу Сяобин не ожидала. Ван Чэнь больше не глядел на нее, молча улегся на кровать и бросил, не оборачиваясь:

— Дверь закрой.

Лу Сяобин была в смятении. Мать Ван Чэня позвала ее в спальню и велела сесть рядом.

Она сказала пару слов ни о чем, чтобы сгладить неловкость предшествующих событий. Возможно, она уже давно задумала что-то и теперь потихоньку претворяла свой замысел в жизнь.

— Когда у вас, молодых, друг с другом страсть — это дело хорошее, — сказала она, — но все же лучше будь повнимательнее, все-таки если до свадьбы случится какой скандал, нам будет неудобно с твоей семьей объясняться. Будь на твоем месте моя дочка, у меня бы тоже душа болела.

После этих слов она с некоторым участием легонько похлопала Лу Сяобин по руке.

Из всего это хождения вокруг да около Лу Сяобин поняла только то, что лежало на поверхности. Она даже по правде решила, что это был задушевный разговор. Ей было неловко уйти, и она водила пальцами по покрывалу. А сидела она аккурат на границе между двумя кроватями, одна из которых была чуть выше другой, и потому приходилось напрягать все тело, чтобы не завалиться вниз. Очень быстро устала поясница. И тут Лу Сяобин случайно заметила выглядывавшее из-под покрывала колесико. Это колесико было похоже на скрытый намек, и ее наконец осенило, что имела в виду мать Ван Чэня. Лу Сяобин объявили шах, на что она открыто заявила протест:

— Я сама за себя отвечаю.

Хоть она и сидела с опущенной головой, тон ее был непреклонен. Это как раз соответствовало замыслу матери Ван Чэня, ей нужно было именно такое отношение. Получив все возможное удовлетворение, она не смогла быстро придумать тему для дальнейшей беседы.

Все смешалось в душе Лу Сяобин, но ей некому было даже пожаловаться на эту смертельную обиду. Она намеренно нащупала под покрывалом зазор между двумя комплектами спальных принадлежностей и прочертила на нем длинную, глубокую линию. При виде этого сердце матери Ван Чэня забилось, она встала, увлекая за собой Лу Сяобин, и сообщила, что идет готовить завтрак. Когда девушка встала, мать ровнехонько расправила покрывало, и, словно для большего успокоения, пригладила сверху рукой. Наблюдая за ее действиями и смотря на согбенную спину, Лу Сяобин услышала в себе детское победное ликование, прежнее сочувствие как ветром сдуло. Она несколько презрительно подумала: для кого затеяно все это показное, наспех сляпанное приличие?

Улегшись вновь, Ван Чэнь, однако же, не мог заснуть. Подумай о чем-нибудь, говорил себе он. Он невольно потрогал себя внизу. И оторопел: ощущения были притуплены, словно та самая часть растет из чужого тела. Он долго гладил его, но не потому, что собрался мастурбировать, просто не мог до конца поверить, что прошлым вечером и правда пускал его в ход.

Ощущения постепенно возвращались. Уголки рта Ван Чэня невольно приподнялись, а вслед за ними устремилось вверх и настроение: ему казалось, что они с Су Цзе созданы друг для друга и составляли идеальную пару. Половую жизнь Ван Чэня нельзя было назвать насыщенной, они с Лу Сяобин никогда не учились друг у друга, но после одного такого вечера жизнь хорошенько наполнилась новым содержанием. Именно сейчас его представление о поговорке «жена должна быть девственницей, а любовница — шлюхой» получило реальное чувственное понимание. Подлинное понимание!

Любовница? Ван Чэнь и охнуть не успел, ничем не смог предотвратить нокаут, в который его повергло это слово. Он оцепенел, его сознание начало кружиться вокруг этого слова — «любовница». Поначалу он всего лишь робко смотрел на мысль издали, а затем, набравшись мужества, сказал сам себе: «У меня что, мать мою, теперь любовница есть?» Постепенно в нем поднялось особенное, тайное волнение, как в детстве, прикончив свои новогодние сладости, он украдкой уминал еще и те, что предназначались брату и сестре. Съеденное тайком было намного вкуснее, чем собственное, оно давало сокровенное, дьявольское удовольствие от совершенного преступления.

Ван Чэнь не удержался и позвонил Су Цзе. Ее голос был очень мягким. Поначалу выходило несколько неловко, но Ван Чэнь, набравшись храбрости, сказал:

— Это прекрасно, правда.

Без начала и конца, но оба поняли все без лишних слов.

— Я завтра уезжаю, — сообщила Су Цзе.

Ван Чэнь узнал об этом не без сожаления, ему вдруг показалось, что все складывается точь-в-точь так же, как и несколько лет назад, когда Су Цзе собиралась в Шанхай.

Ван Чэнь расстроился, и в голосе его послышалось волнение.

— Ты разведешься? — спросил он.

Су Цзе никогда не задумывалась об этом, она растерялась от такого напоминания и ответила просто:

— Не знаю.

Неизвестно откуда взявшийся прилив энергии заставил Ван Чэня задать еще один вопрос:

— Если разведешься, приедешь ко мне в Пекин?

Об этом Су Цзе уж тем более не думала, она замерла с открытым ртом и долго не могла ничего ответить. В приливе героизма Ван Чэнь добавил:

— Я буду ждать тебя.

Эти слова, вероятно, потрясли и крайне растрогали Су Цзе, долгое молчание завершилось всхлипом:

— Ван Чэнь…