Жизнь двенадцати цезарей

Им управляли трое. Они жили вместе с Гальбой во дворце и никогда не разлучались с ним. В публике их звали его «дядьками». То были Тит Виний, его легат в Испании, отличавшийся ненасытной алчностью, Корнелий Лакон, из помощника судьи сделанный преторианским префектом, личность непомерно заносчивая и ленивая, и отпущенник Икел, незадолго до этого пожалованный во всадники, с правом называться Марцианом, и уже кандидат на высшую должность, какую только мог занимать римский всадник[476]

. Этим-то людям, зараженным разными пороками, Гальба дал полную волю распоряжаться во зло себе до того, что едва походил сам на себя, — то он был строг и бережлив, то снисходителен и нерадив более, чем можно было быть избранному в императоры человеку его лет.

Несколько выдающихся лиц двух первых сословий он казнил без суда. Права римского гражданства он давал редко, а права отцов троих детей дал едва одному или двум, да и то на известный, точно обозначенный срок. Судьям, просившим о прибавке шестой декурии, он не только отказал, но и отнял у них милость, оказанную Клавдием, — отмену созыва судов зимой и в начале года. Говорили даже, он хотел ограничить срок службы сенаторов и всадников двумя годами и назначать на их должности исключительно лиц, отказывавшихся от них. Из подарков, сделанных Нероном, оставлена собственникам лишь одна десятая часть. Для возвращения и отобрания их было назначено пятьдесят римских всадников. Если оказывалось, что актеры или бойцы успели продать когда-то полученные ими подарки, но не могли уплатить вырученных за них денег, всадникам было приказано отбирать вещи у купивших их.

Напротив, сам император через своих приближенных и отпущенников позволял покупать или получать, как милость, все, что угодно, — освобождал от уплаты повинностей или от наказания — невиновных и от кары — виноватых. Мало того, когда римский народ требовал казни Галота и Тигеллина, самых гнусных из всех клевретов Нерона, Гальба из всех только их оставил живыми и, кроме того, дал Галоту очень важную прокуратуру и сделал даже в своем эдикте выговор народу за его жестокость в отношении Тигеллина[477]

.

Его поведение возмутило почти все сословия; но едва ли не всех больше против него были возбуждены солдаты. Их начальник объявил им, когда они присягали Гальбе в его отсутствие, что их жалованье будет увеличено, однако император не только не подтвердил своего обещания, но и несколько раз повторил, что привык набирать солдат, а не покупать, чем вооружил против себя все провинциальные войска. Но он возмутил и преторианцев недоверием и презрительным отношением к ним, продолжая отставлять многих из них от службы, подозревая в них сторонников Нимфидия. Больше же всего роптала против него армия, стоявшая в Северной Германии, за то, что ее обманули, не выдав наград за услуги, оказанные ею против галлов Вин-дика. Благодаря этому, она первой решилась отказать Гальбе в повиновении. В день Нового года эти солдаты объявили о своем желании не присягать никому, кроме сената, и немедленно решили отправить депутацию к преторианцам, поручив передать, что им не нравится император, выбранный в Испании, и что они советуют преторианцам выбрать такого императора, за которого подали бы свой голос все войска.

Узнав об этом, Гальба пришел к убеждению, что его презирают не столько за его преклонные года, сколько за бездетность. В то время как ему представлялось однажды множество лиц, он неожиданно взял за руку прекрасного молодого человека хорошей фамилии, Пизона Фруги Лициниана[478], о котором давно отзывался с самой лучшей стороны и которого всегда назначал в своих духовных наследником своего состояния и имени, объявил его своим сыном, привел в лагерь и усыновил на глазах собравшихся солдат, но и в этом случае не обмолвился ни словом относительно подарка. Этим он облегчил Марку Сальвию Отону возможность привести в исполнение его планы, на шестой день после усыновления Пизона.