Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону

Преданные еще по Гатчине Ростопчин и Аракчеев вернулись на службу в свиту его величества, а Ростопчин вскоре стал действительным тайным советником, а затем был назначен третьим членом в Коллегии иностранных дел.

Но роковой ошибкой императора Павла было удаление из императорской свиты камер-фрейлины Нелидовой. Очевидцы вспоминали, что Екатерина Ивановна, заметив, как все ее близкие исчезли из императорского управления, а императрица переживала трудные и безрадостные дни, поняла, что ей не совладать с молодой и красивой соперницей Анной Петровной, отец которой стал одним из управителей империи, и удалилась по приглашению графа и графини Буксгевден в их замок Лоде. В прощальном послании она просила не доверяться лакею Ивану Кутайсову. Павел, пытаясь удержать Нелидову, писал: «Я не понимаю, при чем тут Кутайсов или кто другой в деле, о котором идет речь. Он или кто другой, кто позволил бы внушать мне или делать что-либо, противное правилам моей чести и совести, навлек бы на себя то же, что постигло многих других. Вы лучше, чем кто-либо, знаете, как я чувствителен и щекотлив по отношению к некоторым пунктам, злоупотребления которыми, вы это знаете, я не в силах выносить. Вспомните факты, обстоятельства. Теперь обстоятельства и я сам – точь-в-точь такие же. Я очень мало подчиняюсь влиянию того или другого человека, вы это знаете… Клянусь пред Богом в истине всего, что я говорю вам, и совесть моя пред ним чиста, как желал бы я быть чистым в свой смертный час. Вы можете увидеть отсюда, что я не боюсь быть недостойным вашей дружбы».

Император, сбрасывая с себя иго влияния императрицы и Нелидовой и видя только в этом опасность, почему-то не замечал коварных царедворцев, врагов и недоброжелателей, которые помнят любые обиды, нанесенные императором, помнят и мечтают отомстить.

Императрица Мария Федоровна, осознавая это, писала Нелидовой: «Сколько бы Иван (то есть Кутайсов. – В. П.) ни говорил императору, что, по мнению общества, вы и я вместе управляем им и его действиями, – он не может поверить этому, не припомнив себе, что мы только противодействовали его горячности, его гневным вспышкам, его подозрительности, заклиная его оказать какую-либо милость или пробуя воспрепятствовать какой-либо жестокости, которая могла бы уронить его в глазах его подданных и отвратить от него их сердца. Преследовали ли мы когда-либо цель, кроме его славы и блага его особы, да и могли ли мы, великий Боже, иметь что-либо другое в виду, вы – как вполне преданный, истинный его друг, я – как его друг, как его жена, как мать его детей? У нас никогда не хватало низости одобрять императора, когда этому препятствовала наша совесть, но знаю, какое счастие испытывали мы, когда имели возможность отдавать полную справедливость его великодушным поступкам, его добрым и лояльным намерениям!»

Мария Федоровна знала, что ее отношение к воспитательным и благотворительным заведениям общество высоко оценило, но претензий управлять государством у нее не возникало. Кроме всего прочего, ее недоброжелатели распространили слух о том, что ее, дескать, надо оберегать от новой беременности. «После моих родов, – писала она Плещееву, – кончина моей матери до такой степени расстроила мое здоровье, что император хотел поберечь меня. Вы знаете, что затем он отправился путешествовать. По возвращении его я решилась четыре раза говорить с ним (мне стыдно делать подобное признание, но, признаюсь, я ожидала этого оборота дел и считала своею обязанностью предупредить его), что мое здоровье восстановлено, что Рожерсон, Бек и Блок уверили меня, что новая беременность не подвергнет меня никакой опасности и что моя обязанность сказать ему это. Император возразил мне, что он не хочет быть причиной моей смерти и что, вследствие последних тяжелых моих родов, это лежало бы на его совести».

Эти письма раскрывают нравственные устремления императрицы и ее фрейлины Нелидовой. Они пытались привлечь внимание императора к тому, что он был окружен чужими людьми, подхалимами, лицемерами, карьеристами, жадными до славы и золота.

«Падение Нелидовой было столь же важным событием, – писал Шильдер, – каким является перемена министерства; оно повлекло за собой смещение всех близких к ней людей или же державшихся благодаря ее влиянию.

Недруги Нелидовой могли торжествовать, нисколько не подозревая, к какому роковому исходу приведет все случившееся в 1798 году… Двери всевозможным новым интригам широко раскрылись, и стоявшие в них царедворцы принялись усердно топить друг друга. Среди этой толпы, рукоплескавшей исчезновению Нелидовой, один барон Петр Алексеевич фон дер Пален знал, чего он хотел, знал, к чему он стремился; остальные, обуреваемые своими мелкими эгоистическими расчетами, не ведали даже, что творят. Невольно припоминаются слова, некогда сказанные А.П. Волынским: «Нам, русским, не надобен хлеб: мы друг друга едим и от того сыты бываем».