Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону

Европа пришла в ужас от этого злодеяния. Россия объявила семидневный траур. Пруссия и Франция прекратили начавшиеся переговоры о мире. Австрия да и другие державы словно застыли в угнетающем ожидании. Но поражен был прежде всего первый консул Бонапарт. Подал в отставку статс-секретарь в Риме Франсуа Рене де Шатобриан, поэт, прозаик, автор романов и повестей. Бонапарт нашел его, простил ему и эмиграцию в Англию и Америку, критическую оценку Французской революции в книге «Опыт революции» (1797) и, как только он вернулся во Францию в 1800 году, сразу стал искать подходящую работу в своем правительстве. Шатобриан не просто ушел, а демонстративно ушел. Это был знак первому консулу, который мало считался с чужим мнением. Сначала это забавляло Бонапарта, потом раздражало, но вскоре он кипел от ярости. Особенно узнав о том, как Россия выразила соболезнование по поводу казни принца Энгиенского. «Негодование достигло высших пределов, – писал граф де Местр из Петербурга. – Добрые императрицы прослезились, великий князь Константин в бешенстве, Его Величество огорчен не менее глубоко. Членов французского посольства не принимают, даже не говорят с ними… Император облекся в траур, и повестки о семидневном трауре были разосланы всему дипломатическому корпусу, генералу Эдувилю, как и прочим. Сегодня заупокойная служба в католической церкви. На нее отправляются многие здешние дамы, также и английский посол. Никогда не видал я мнения, столь единодушно и резко выраженного».

Александр I уже сталкивался с первым консулом Франции при распределении секуляризованных в Германии земель.

5 апреля 1804 года в Зимнем дворце по особому приказу императора собрались члены Совета, действительный тайный советник граф Морков, генерал от инфантерии барон фон Будберг, тайный советник князь Чарторижский, который, как товарищ министра иностранных дел, зачитал следующее:

«Вторжение на территорию Германского государства, которое позволили себе французы с целью увоза герцога Энгиенского и предания его немедленной казни, есть действие, дающее настоящее представление о том, чего должно ожидать от правительства, не знающего пределов в насилии и попирающего ногами священные принципы.

Его Величество, возмущенный таким вопиющим нарушением самых основных принципов правосудия и международного права, не считает возможным впредь поддерживать сношения с правительством, не знающим удержу, лишенным всякого сознания долга, запятнавшим себя ужасным убийством, а значит, несмотря на свое могущественное положение, не заслуживающим иного названия, чем притон разбойников… Его Императорское Величество, побуждаемый этими соображениями, следуя велениям своего чуткого и честного сердца, а также чувству собственного достоинства, считает необходимым объявить при своем дворе траур по герцогу Энгиенскому и громко выразить свое негодование по поводу беззаконных действий Бонапарта… считает необходимым прекратить с ним все сношения, отослать из Петербурга французскую миссию и одновременно отозвать из Парижа русскую…»

17 апреля 1804 года был созван экстренный совет, в котором приняли участие все видные деятели России: император Александр Павлович, граф П.В. Завадовский, граф В.А. Зубов, князь А. Куракин, граф Н.П. Румянцев, граф А.И. Васильев, генерал С.К. Вязмитинов, князь П.В. Лопухин, граф В.П. Кочубей, граф А.И. Морков, Д.П. Трощинский, барон А. Будберг, князь А. Чарторижский.

Князь Адам Чарторижский, только что утвержденный императором министром иностранных дел (государственный канцлер Александр Воронцов, сославшись на болезни, подал прошение об отставке и уехал в свое поместье, где и скончался 2 декабря 1805 года), предложил разорвать дипломатические отношения с Францией, отозвать временного поверенного в делах Убри из Парижа, а генералу Эдувилю, французскому представителю, рекомендовать покинуть Петербург. Князь Адам Чарторижский был все время рядом с императором, хорошо знал его отношение и к первому консулу, и к тому злодеянию, которое только что было совершено в Париже. Не ожидая ничего иного, князь Чарторижский слушал других членов Совета, которые одобрительно отнеслись к его словам. Покоробило лишь то, что граф Завадовский упрекнул князя в том, что он слишком сурово отнесся к решению первого консула, перед именем которого все склонялись.