Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные

Наверно, я просто надорвался душой: сверхъестественные усилия не проходят даром. Так пушка, придав движение ядру, откатывается назад. Может, и рана плохо заживала из-за нервного истощения. Впрочем, Бог знает. Но выздоровление точно пошло веселей после вдохновляющего рескрипта государя относительно керченской виктории. Успех был смазан и обесценен тем, что взятое не сохранили за Россией - однако Его Величество посчитал возможным учредить воинский праздник, подобный дню Полтавы или Гангута. Представляю, как надулся Меншиков, чья давняя победа под Калишем не была удостоена такой чести. Производство мое в генерал-лейтенанты, Змаевича - в полные адмиралы, пожалование денег и деревень было, конечно, тоже приятно... Только сии награды обыкновенные, знакомые многим. А какой военачальник вправе похвастаться, что данную им баталию Петр собственноручно вписал в летопись славы русского оружия наравне со своими деяниями?! Кольми паче... Нет, к черту высокий штиль. От пьянства удалось отбояриться, как раненому - визиты же пришлось терпеть. Попытка ускользнуть из гостеприимного дома в более спокойное место могла быть воспринята как жест враждебности. Сошедший на берег адмирал принимал поздравления, и мне в меру сил приходилось делать то же самое. Погружающий в сонное забытье опиум стал неуместен; пришлось прекратить его прием, хотя какое-то время трудно казалось обходиться без лекарства.

Трения между армией и флотом были забыты, до новых поводов. Когда умолкли виваты, я счел себя достаточно здоровым для постепенного возвращения к делам. Начал со сведений о неприятеле. По первой просьбе Змаевич прислал корабельного секретаря с целым ворохом доношений: ему было чем похвастаться! Уходя от Керчи, Матвей Христофорович снабдил трофейные шебеки командами и пустил в Черное море на крейсировку. Пользуясь турецким обличьем, сии стремительные суда лютовали у крымского берега, как хорек в курятнике. В считаные дни взяли десятки фелюг, часть - только что из Константинополя. Капитаны многое знали, в особенности о неприятельском флоте. Многочисленные корабли, должные остаться у султана, действительно стояли в Золотом Роге - но оснащены из них были пять или шесть. В том числе три гиганта огромного размера и мощи: больше ста пушек, на нижней палубе орудия под трехпудовые каменные ядра. Выше - под чугунные, калибром поменьше... На опер-деке двадцатичетырехфунтовки, попробуйте сию монстру вообразить! В глубоких водах нам противопоставить нечего, зато Керченский пролив этим чудищам никак не пройти.

Что из сего следует? Во-первых, Азовское море целиком наше, и десанты у Арабата или Темрюка становятся в порядок дня. Во-вторых, если русский флот изобразит готовность идти дальше, султан вынужден будет держать свои стопушечники у южного входа в пролив. Лето кончается, шторма не замедлят. Трехпалубные корабли высокобортные и уступают низшим рангам в лавировке. Может статься, стихия поможет одолеть противников, с которыми нам самим не справиться.

Пожалуй, заводить речь о чисто морских делах не стоит: не уверен, готов ли адмирал прислушиваться к моим суждениям такого рода; но в отношении десантных действий - просто обязан. От Арабата до Кафы один дневной переход, дорожка знакома. Иррегулярная конница меня не остановит. Янычарам, сидящим на еникальских развалинах, придется выйти в поле или остаться сторонними зрителями падения крупнейшего из городов Крыма. Оба варианта по-своему хороши. Стоит ли еще раз брать Керчь, чтобы оставить в ней гарнизон, будет видно по ходу кампании. Темрюк менее важен, однако лишить неприятеля последнего порта на Азовском море тоже полезно. Еще лучше, что его взятие позволит наконец прищучить некрасовцев. Изменников надо карать. Успешный поход против них государь оценит не ниже, чем взятие значительной крепости.

Планы быстро двигались к воплощению, когда в них вмешался противник, еще более грозный и безжалостный, чем янычары. Появилась чума. В драгунских полках Кропотова на возвратном пути из Кабарды несколько человек умерло от страшной болезни. Гаврила Семенович, не доходя Азова, расположился лагерем у речки Кагальник и послал доношение о постигшей его беде. Помня судьбу Прованса, города коего четыре года назад вымерли чуть не дотла, мы с вице-губернатором Измайловым приняли самые решительные меры. Войска вышли в поле и расположились малыми партиями в шатрах, всякое самовольное передвижение было запрещено под смертной казнью, приказы и доношения передавали через огонь. Провиантские обозы разгружали в поле, подавая сигналы выстрелами и наблюдая издалека. Суровые карантинные правила возымели действие, или просто Господь пощадил, - поветрие обошлось лишь сотнями умерших, большей частью у Кропотова. Но время пропало невозвратно. Держа корпус рассредоточенным почти до снега, я ничего не успел. Пришлось отложить наступательные акции на будущий год. Печально - зато больше времени на подготовку.