Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков. Том 3

 Любезный приятель! При конце последнего к вам письма, оставил я вас, бессомненно, в большом любопытстве и желании узнать, какое бы то было важное происшествие в моей жизни, о котором я упомянул вскользь при самом заключении письма моего. Ах, любезный друг! оно было несчастное! Всемогущему, по неисповедимым судьбам своим, угодно было посетить нас страшным и ужасным пожарным бедствием, превратившим менее, нежели в два часа, в прах и пепел целые две слободы в Богородицке и вместе с ними весь тот двор и дом, в котором я до того имел свое жительство, похитившим у меня знатную часть моего движимого имущества, а того более расстроившего весьма много все мои обстоятельства.

 Несчастие сие случилось поутру, на другой день после праздника Николая Чудотворца, в которой я, угащивая у себя в доме всех наших городских, и будучи очень весел, нимало не воображал себе, что пользовался сим спокойным и просторным домом тогда уже в последний раз. Произошел оной от самой шалости и от глупой и бездельной ссоришки двух баб между собою, живших вместе в одной нашей казенной казарме и принадлежащих нашему городничему. Топилась у них печь и надобно было одной из них выгребать из нее жар и для сажания хлебов выметать помелом золу. Так случилось, что для сего выметания золы схватила она, из поспешности, помело не свое, а принадлежащее другой бабе, с нею тут же живущей и с которою у ней не было ладу. Сия не успела сего увидеть, как, возопив: «ах, к…а! на что ты берешь мое помело?» бросилась на нее и, вырвав из рук помело свое, выскочила с ним вон из избы и бросила его на избяной потолок, нимало не посмотрев, не внедрилось ли в него огня. Помелу сему случилось лечь подле самой тростниковой кровли, которою сия связь была покрыта, и случившийся на ту пору сильный ветр раздул огонь, внедрившийся в помело сие, а от сего и воспылала в один миг тростниковая кровля.

 Мне случилось в самую сию минуту сидеть в своем маленьком кабинетце и, по обыкновению своему, заниматься писанием материи для моего «Магазина», под окошком, из которого вид простирался в самую ту сторону, где находилась сия казарма. За тем же столиком сбоку случилось сидеть малютке моей, семилетней дочери Ольге, учившейся тогда писать и занимающейся сим делом. И как она в сей день писала отменно дурно и меня тем порассердила, то такая и браня ее за то, огорчил я ее тем до того, что у ней капали на бумагу слезы; а как сие меня еще более рассердило, то приподнялся я с своего места для отнятия у ней бумаги, и в самую ту минуту увидел в окно большой дым, от помянутого воспаления происшедший.

 — Ах, батюшки мои! опять пожар, и не далеко! закричал я и, в тот же миг вскочив и оставив затрепетавшую от страха и крайне испужавшуюся и заплакавшую свою девчонку и бросив все, побежал (sic) благим матом к пожару, дабы употребить скорейшие меры и средства к погашению оного. Но, прибежав туда, оцепенел от ужаса, увидев, что не только не было ни малейшей надежды к погашению пламени, но что и самый мой дом подвергался неизбежной опасности, Казарма вся занялась уже огнем, и пламя страшное с густейшим дымом и треском пылало от тростниковой или камышевой кровли и, извергая из себя миллионы искр и целые почти охапки горящего тростника, рассевало их по воздуху. Чрезвычайно сильный ветр или паче самая буря, случившаяся на ту пору, поспешествовала сему пожару и несла помянутые галки или горящую солому прямо в сторону к моему дому и на ближние таковые же камышем и соломою покрытые здания. Итак, — хотя место сие было почти на полверсты отдалено от моего дома, но как был он совершенно под ветром, и между им и горящею казармою находился беспрерывной почти ряд дворов и зданий с соломенными кровлями и отделяющихся друг от друга небольшими только огородами, а и самый дом и двор мой отделялся от последнего превеликого двора, покрытого соломою и принадлежащего одному из господ Полуниных, одним только десятисаженным проулком проезжим, огонь же и искры несло прямою чертою на мой дом, — то не сомневался я, что в немногие минуты достигнет он и до моего жилища.

 При таковых бедственных и опасных обстоятельствах, другого не оставалось мне, как без памяти бежать скорей опять в свой дом и спешить из него выбираться и успевать спасать все, что было можно. Я нашел в нем всех уже перетревожившихся и не делающих еще ничего от изумления, и при первом шаге в него, закричал всем: «выбирайтесь, выбирайтесь скорее! нет ни малейшей надежды к спасению».