Жизнь и приключения Мартина Чезлвита (главы I-XXVI)

Дочери слушали эти высоконравственные наставления, исходившие из родительских уст, с подобающим почтением, выражая свое согласие улыбкой. Чтобы лучше поддерживать и лелеять священное пламя благодарности в своей груди, мистер Пексниф обратился к старшей дочери и побеспокоил ее просьбой передать ему бутылку с бренди, хотя путешествие только еще начиналось. И, приложившись к узкому горлышку сосуда, он довольно основательно подкрепился.

- Что мы такое? - вопросил мистер Пексниф, - как не дилижансы? Одни из нас еле-еле плетутся...

- Господи, что это вы, папа! - воскликнула Чарити.

- Одни из нас, говорю я, еле-еле плетутся, - повторил ее родитель, одушевляясь все более, - другие, наоборот, мчатся на перекладных. Наши страсти - это лошади, и притом необузданные!

- Ну что вы это, папа! - воскликнули обе дочери в один голос. - Даже слушать неприятно.

- Да, необузданные! - повторил мистер Пексниф так решительно, что в эту минуту, можно сказать, сам проявил некоторую моральную необузданность. Добродетель - наш тормоз. Мы отправляемся в путь из "Материнских объятий" и доезжаем до "Лопаты могильщика".

Тут силы мистера Пекснифа истощились, и он был вынужден снова подкрепиться. Подкрепившись, он плотно заткнул сосуд пробкой, с таким видом, будто затыкал фонтан красноречия, исчерпав предмет беседы, после чего заснул на целых три перегона.

Люди, засыпая в дилижансе, имеют обыкновение просыпаться не в духе, чувствуя, что ноги у них затекли, а мозоли ноют, как никогда. Мистер Пексниф, не будучи избавлен от общей для всех смертных участи, почувствовал себя после легкой дремоты жертвой этих немощей до такой степени, что не в силах был противиться искушению выместить свои страдания на дочерях, и уж начал было лягаться и производить ногами разные другие неожиданные движения, как вдруг дилижанс остановился, и после некоторой задержки дверца его отворилась.

- Ну, так смотрите же, - произнес в темноте чей-то резкий, пронзительный голос. - Мы с сыном садимся внутрь, потому что на империале все полно, но вы согласились взять с нас ту же цену, что и за наружные места. Решено и подписано, мы дороже не заплатим. Так, что ли?

- Ладно, сэр, - ответил кондуктор.

- Внутри кто-нибудь есть? - осведомился тот же голос.

- Трое пассажиров, - сообщил кондуктор.

- Тогда я попрошу этих трех пассажиров засвидетельствовать нашу сделку, если они будут настолько любезны, - сказал тот же голос. - Ну, сынок, а теперь, я думаю, мы можем садиться, ничего не опасаясь.

И в соответствии с этими словами два пассажира заняли места в дилижансе, которому парламентским актом торжественно разрешалось перевозить до шести человек, при условии если они окажутся налицо.

- Вот это повезло! - прошептал старик, когда дилижанс тронулся с места. - Это ты ловко сообразил. Хи-хи-хи! Да мы бы и не могли ехать снаружи. Я бы умер от ревматизма!

Пришло ли в голову почтительному сыну, что он несколько перестарался, заботясь о продлении родительской жизни, или холод испортил ему настроение, неизвестно. Только вместо ответа он угостил своего папашу основательным толчком в бок, отчего добрый старик раскашлялся на целых пять минут без перерыва и довел мистера Пекснифа до такой степени раздражения, что у того вырвалось наконец - и совершенно неожиданно:

- Нет места! В этом дилижансе нет места для джентльмена с такой простудой!

- Это у меня не простуда, - ответил старик после некоторого молчания, это у меня грудной кашель, Пексниф.

Голос и манера говорить, невозмутимое спокойствие говорившего, присутствие сына и знакомство с мистером Пекснифом - все это взятое вместе помогло определить личность незнакомца настолько, что никакая ошибка была невозможна.

- Гм! Я думал, что адресуюсь к незнакомцу, - заметил мистер Пексниф, возвращаясь к обычной своей кротости. - А оказывается, я адресуюсь к родственнику. Пусть мистер Энтони Чезлвит и сын его мистер Джонас, - это они, дорогие мои дети, путешествуют с нами, - извинят меня за резкие, по-видимому, слова. В мои намерения не входило оскорблять чувства людей, связанных со мною родственными узами. Я, может быть, и лицемер, - ядовито заметил мистер Пексниф, - но все-таки не скотина.

- Ну-ну! - сказал старик. - Что в этом слове такого особенного, Пексниф? Подумаешь, лицемер! Да мы и все лицемеры. Кто из нас в тот день не лицемерил? Если б я не думал, что мы все стоим друг друга, я бы вас не обозвал этим словом. Да мы бы тогда и не собрались вместе, если бы не были лицемерами. Единственная разница между вами и всеми остальными... - хотите я вам сейчас скажу, - в чем разница между вами и всеми остальными?

- Если вам угодно, уважаемый сэр, если вам угодно.