Жизнь и реформы

Написал это и вспомнил, что в моей политической карьере прослеживается интересная закономерность: в силу каких-то обстоятельств я всегда приходил на тот или иной пост в момент, когда меня не ждали. Да и для меня самого это часто бывало неожиданным. Вот некоторые тому подтверждения. В комсомол вступил я в феврале 1946 года. Меня избрали секретарем комсомольской организации Привольненской школы. Свою учебу пришлось продолжать в райцентре, в Красногвардейской средней школе. Она была сильной по составу преподавателей. Отлично помню комсомольское собрание осенью 1948 года. Битком набитый школьный зал — ведь поголовно все записывались в комсомол. Представитель райкома предлагает мою кандидатуру для избрания секретарем. Из зала голоса: «А кто такой Горбачев? Пусть встанет, поглядим». Встаю. «А-а-а!» Стал садиться, а в это время кто-то убрал стул. И я под общий хохот приземлился… на пол. Обычный школярский розыгрыш. Зато избрали тайно и практически единогласно.

В горком ВЛКСМ в Ставрополе я, можно сказать, свалился как снег на голову, меня мало знали. Тем не менее секретарем избрали. Неожиданно и для меня, и для них. А через 10 лет, вызвав прямо из отпуска, рекомендовали первым секретарем Ставропольского горкома, только теперь уже партии.

Но самое неожиданное — это избрание меня вторым секретарем крайкома партии, потом — первым. По критериям того времени слишком молод, каких-то 37–39 лет. Самый молодой в составе бюро и секретариата Ставропольского крайкома — и вдруг первый секретарь. Для всех это было неожиданным.

Тогда я подумал: надо незамедлительно задать темп работы, не читать мораль, не внимать стукачам, не выяснять, кто что сказал по моему адресу, а двигать дело. Оно захватывает. Все расставится по местам, и будет ясно, чего стоит каждый.

Начало положено

Пришла пора готовиться к Пленуму по политической реформе. 22 и 23 октября публикуются законопроекты об изменениях и дополнениях Конституции СССР и о выборах. На них обрушилась массированная критика со всех сторон. В тот момент в полном объеме проявилась идеологическая беспомощность партийной номенклатуры, ее неспособность разговаривать с людьми, вести спор с оппонентами. На площадях, где бушевали страсти, работники горкомов и райкомов просто боялись появляться. Выросшие в другой атмосфере, воспитанные в «инкубаторе», они панически боялись любой публичной дискуссии, открытого политического противостояния. И это выглядело особенно контрастно на фоне пропагандистской деятельности, развернутой демократами. Через 2–3 дня после публикации законопроектов, не ознакомившись с ними как следует, последние начали кампанию протеста. Действовали самоуверенно, даже нахально.

Юрий Афанасьев и его сторонники считали законопроекты просто камуфляжем, поскольку, мол, партия по-прежнему остается руководящим ядром системы. В этом духе трактовались соединение постов, выборы от общественных организаций. Проявлялось недовольство и в республиках, особенно в Прибалтике. Изменения в Конституции были восприняты там как еще большее усиление центра. Возникали и все более агрессивно действовали народные фронты. Усиливались сепаратистские настроения.

Все это вооружало аргументами противников реформ. И конечно, нервничал руководящий слой. Мои призывы учиться работать в условиях демократии, повторявшиеся от пленума к пленуму, оставались без внимания.

Листаю записи выступлений на заседаниях Политбюро — они полны беспокойства. Мы оказались неподготовленными к адекватному восприятию оппозиции, не знали, что это такое, как она действует. У нас ведь впервые появилась реальная оппозиция, причем радикального толка. И это уже повод для крика: «Караул, пожар, горим!» Получалось, открыв дорогу демократии, сами задыхались от мощного притока кислорода.

В прениях на Пленуме 28 ноября после моего доклада «О мерах по осуществлению политической реформы в области государственного строительства» ораторы били тревогу. Щербицкий отметил, что экстремистские националистические действия приобретают все более организованный характер. Фотеев (секретарь Чечено-Ингушского обкома партии) сказал, что сначала было «умиление перед гласностью», теперь же — растерянность. Мендыбаев (второй секретарь ЦК КП Казахстана) высказался за большую самостоятельность республик; затронув тему неформальных объединений, заявил, что нельзя проходить мимо антиобщественных высказываний и действий со стороны некоторых из них. Ректор МГУ академик Логунов сообщил, что на «комсомольской конференции в университете появилась фракция радикалов, их претензии были отвергнуты, но и представителя ЦК ВЛКСМ делегаты сняли с трибуны». Мироненко, первый секретарь ЦК комсомола, выразил мнение, что всем партийцам пора выбираться из окопов, ибо они отсиживаются, а жизнь идет мимо. Везиров, проработавший полгода первым секретарем ЦК КП Азербайджана, поставил вопрос ребром: «Если у нас речь идет о революции, то надо видеть и контрреволюцию».