Жизнь и судьба: Воспоминания

Но, видимо, права Мария Ростиславовна — заботы, учебные дела, книги серьезные, и я постепенно успокаиваюсь, привыкаю. А тут еще Александр Иванович дает читать свой лироэпос «Полдень. Вечер. Ночь» (первую часть он читал у нас в Москве). Спрашивает моего мнения. И я ему сразу говорю, что главное в этом лироэпосе — ритм и несомненное влияние Петрония, не в смысле неприличия, нет, а в общем тоне. На мои слова Александр Иванович так и расцветает. Оказывается, я отгадала, и Петроний на него всегда влиял, и такого замечания, как мое, он раньше ни от кого не слышал. Жалко мне стало милого, такого доброго ко мне Александра Ивановича. Особенно когда он признался, вздыхая: «Вот и домашние читали, и невестки, а никто ничего не сказал» (3 октября 1948 года). Ведь действительно домашние заняты совсем другим. Да и судьба Андрея такая же — никому его надписи не нужны. И Александр Иванович что-то унывает. Идут неприятности (как же, космополитизм, с ним борются!), и Александр Иванович уже не будет вице-президентом, и ему придется каяться — он говорит об этом с иронией, но бывают дни для него очень тяжелые. Мария Ростиславовна мрачнеет. Ей надо у всех поддерживать бодрость, дом держать на высоте, не унывать — дисциплина, порядок. Как она мне мою маму напоминает!

А меня постепенно втягивают занятия со студентами. Подробно пишу о своих занятиях, какие рассказы греческие даю для перевода у классиков I курса, о том, что они хорошо работают, создали научный кружок, утвердили темы по гомеровскому эпосу. Например, «Элементы крито-микенской культуры в „Одиссее“» (Андрей читал лекцию на эту тему), «Географическая карта Гомера», «Военный быт греков и троянцев в „Илиаде“», «Общинно-родовой строй в эпосе Гомера», «Женщины в общинно-родовом строе по „Илиаде“ и „Одиссее“», «Жертвоприношения и похоронные обряды в „Илиаде“», «Ремесла в гомеровском эпосе», «Гомеровский эпос в античном изобразительном искусстве» и многие другие.

Должна сказать, что к 8 марта работа нашего кружка и моя как руководителя была особо одобрена в докладе проректора на праздничном заседании[288]

.

Андрей доволен нашими общими с ним успехами, но зато горько жалуется на свое собственное положение, достаточно горестное и даже «каторжное», так как в Институте археологии распространилась «директивная скифомания». Греки числятся здесь «империалистами-поработителями». В местном историческом музее директор решил убрать экспонаты «греческого импорта» и заменить их образцами «скифского экспорта». Печалится Андрей о несчастной судьбе своих учеников (кому нужна классическая филология), выражая это по-гречески: «Λυπούμενα τήν δυστυχίαν αύτών βλέποντες» (даже такой пустяк опасается выразить на русском языке — письмо от 5 января 1949 года).

И даже когда совершился поворот к традиционному языкознанию после дискуссии 1950 года, выхода работы Сталина «Марксизм и вопросы языкознания» (1950) и когда Андрей защитил, наконец, свою докторскую диссертацию в 1951 году в Институте языкознания АН СССР «Принципы этимологических исследований (на материале греческого языка)» (книжку с таким названием напечатал в 1950 году Киевский университет), он пишет мне: «Я порядочно устал… Я счастлив был бы отдохнуть от преподавания, но эта возможность пока что безмерно далека. Надеюсь увидеть Вас еще раз» (1951). Еще бы не устать! Думаю, что не только от преподавания. Как-никак, пришлось же ему закончить автореферат, совершая над собою страшное насилие, ссылками на работу Сталина «Марксизм и вопросы языкознания», хотя и спасла она сравнительно-историческое языкознание (традиционное индоевропейское). Да еще, бедный, сделал вывод (представляю, что он переживал, но переживали все лингвисты, не один он, да и не только лингвисты, все советские ученые): «…наиболее полный охват изучаемого языкового материала и наиболее глубокое его понимание возможно при условии „внедрения марксизма в языкознание“ (Сталин И. В. Марксизм и вопросы языкознания. М., 1950. С. 29)».

Несмотря на защиту докторской, Андрею тяжело. На классическом отделении отменяют греческий язык, и это называется «борьба за классическое образование» под флагом «расширения профиля». Пока что идет сокращение наук. Бедный Андрей пишет: «Как на островке среди этого бурного моря, я нахожусь на кафедре общего языкознания» (24 февраля 1954 года). И в 1957 году он опять пишет о «гонении на классическую филологию», но полагает (думаю, правильно), что в этом виноваты сами классики, «не сумевшие доказать пользы своей науки в век расщепленного атома и децентрализации бывшей европейской культуры». Вместе с тем бороться «за правое дело», «за науку Соболевского и Дератани… бесполезно» (26 августа 1957 года). Многое он выносит за скобки, собираясь при встрече, на которую надеется, «рассказать устно».