Жизнь и судьба: Воспоминания

Но, кроме лекций, аспирантов и заседаний, хотелось живого общения со студентами, чтобы не было «человеков в футляре» (о, бессмертный Чехов — плохой у него был в гимназии латинист!). Мы на кафедре старались встряхнуть студентов — то затащить их в так называемый «Дом дружбы» (Морозовский особняк на Воздвиженке), где встречались с приезжими греческими актерами (особенно потрясала трагическая Анастасия Папатанасиу — маленькая скромная женщина, необыкновенно величественная на сцене), то все вместе в театр, где великий греческий режиссер Рондирис ставит Эсхила. После постановки «Персов», когда уже голова закружилась от движений персидского хора, да еще в облаках воскурений ароматных, шли домой совсем потрясенные, а Сережа Аверинцев рядом все повторял — почему-то на немецком языке — эсхиловские строки (может быть, перевод знаменитого Виламовица?). А потом и встреча с самим Рондирисом на Моховой (ректор уступил свой кабинет), где я приветствовала режиссера по-древнегречески. А потом и Охлопков со своей «Медеей», и грозный Сергей Иванович Радциг стучит палкой, ужасается, что хор в 60 душ нацепил на себя трагические маски, — шло обсуждение тут же, в театре.

Но и мои преподаватели разохотились. Почему бы не быть театру у нас самих? Нашелся энтузиаст, Николай Алексеевич Федоров, блестящий знаток латинского, и хоть член КПСС, но в обиходе робок, зато на уроках гроза. Ну а как стал режиссером, то совершенно беспощаден к актерам. И что же? Создал Moskauer lateinisches Theater,

с которым гастролировал по университетам ГДР. Ставили средневековую латинскую пьесу Гросвиты Гандерсхеймской «Дульциций» о христианских девах и воине Дульциции во времена Диоклетиана — очень благочестиво.

Да еще вторая пьеса «Бакхиды» Плавта. У меня чудом сохранилась программа на немецком языке, где излагается содержание пьес, указаны все действующие лица (играли все роли одни девицы — все мне памятные: Диоклетиан — Наташа Германюк, Дульциций — Стародубцева, солдаты — Ахтерова и О. Клековкина (у меня стоит от Оли подарок десятки лет — цветок «декабрист», подарила вместе с Ниной Рубцовой) и три девы — Гринчук, Чернышева, Алексеева. Вот и вся труппа для двух пьес. И свой концертмейстер — Лена Джагацпанян, но зато какой успех! Где теперь латинский театр? «Там, где прошлогодний снег», как говорил Франсуа Вийон.

И, конечно, всех нас радуют походы к Сергею Ивановичу Радцигу в его новую квартиру на Мичуринском проспекте (уехал из старого Серпова переулка). Там замечательно угощает вкуснейшими крохотными пирожками с мясом, бульоном, а потом и чаем с пирогами супруга Сергея Ивановича Наталья Тихоновна, энергичная дама, верно и вечно преданная Сергею Ивановичу. Всегда присутствуют члены нашей кафедры во главе со мной (обязательно Оля Савельева, последняя ученица С. И.), сын Сергея Ивановича дипломат Евгений Сергеевич с супругой и детьми, иной раз Вера Сергеевна — дочь. И обязательно важный генерал, отец супруги дипломата. Для нас специально надевает мундир со всеми регалиями, но показавшись во всей красе, уходит переодеваться (такой мундир невероятно тяжел), чтобы налегке вкушать вкусное угощение. И после кончины Сергея Ивановича все наши походы соблюдаются неукоснительно, а когда Наталья Тихоновна водружает на Новодевичьем подобие настоящего древнегреческого надгробия (мы с ней выбираем в альбоме), я произношу торжественную речь. Мне везет на речи и поздравительные (юбиляров поздравляем на Ученом совете, все-таки я зав кафедрой), и похоронные (первым ушел из стариков А. Н. Попов и в крематории на Донском пришлось выступать мне), и к дню рождения (у А. Н. Попова замечательно праздновали, угощали, и я впервые читала там свои поздравительные греческие стихи). А Наталья Тихоновна Радциг в благодарность за теплое дружеское отношение кафедры к памяти Сергея Ивановича (выпустили отдельной брошюрой его биографию с портретом и списками трудов и «Вопросы классической филологии» с портретом Сергея Ивановича и с посвящением ему) подарила кафедре большую картину маслом в золотой массивной раме, что висела в кабинете Сергея Ивановича — античные развалины (по-моему, римские) и бронзовый бюст Демосфена (речи его переводил Сергей Иванович). Все это украшало мой кабинет в новом здании факультета (гуманитарный корпус № 1 на Ленинских sive Воробьевых горах), на десятом этаже, № 1025. На память о Сергее Ивановиче Радциге у меня остались некоторые книги из его библиотеки (Наталья Тихоновна ее всю продала) и подаренные мне «История древнегреческой литературы» (второе издание 1959 года — самое лучшее, последующие Сергей Иванович тоже дарил мне, но они сокращались издателями), а также «Введение в классическую филологию» (1965).